болтала с Рокером. Служба безопасности записала твои разговоры. Если это не проституция, то я не знаю, что это! А зачем?
Естественно, не ради меня. Ради Вэлхэла, вот ради чего. Он повернулся, чтобы уйти. — Из-за шантажа! Ты до сих пор не понимаешь? Когда ты вернулся, все мы подумали, что ты — один из братьев. Невозможно было поверить, что тот Ваун, которого мы знали, выжил! Поэтому Рокер потребовал, чтобы я вернулась. Следить за тобой и понять, настоящий ли ты! Я сказала ему, что ты — настоящий Ваун, что я тебя люблю, но я не могла тогда перестать ему докладывать, потому что он меня шантажировал. Он сказал, что если я перейду на сторону противника, он все тебе расскажет, и ты меня выгонишь. На Центральной Базе Данных сделали психологический профиль.
— Чушь! Они ничего не стоят.
— Нет. В конечном итоге он оказался верным. Ты все узнал и выгнал меня! И я всегда знала, что выгонишь. Я больше не могла смотреть, как ты страдаешь…
— Бред! — пробормотал он, по-прежнему не глядя на нее.
Мэви вздохнула.
— Трагедия была в том, что никаких секретов, кроме медицинских, выдать было невозможно. Он озверел.
— Медицинских?
— Медикам было любопытно, как на тебя влияет «закрепитель». Ты то был ко мне безразличен, то становился обезумевшим сатиром. Как и Приор. Не говори мне, что ты этого не замечал.
— Ты предпочитала, конечно, второе.
— О, да! Я наслаждалась эффектом! Но больше я любила тебя, когда ты был доволен, будучи таким, какой ты есть: замкнутый, компетентный, честный… не старающийся корчить из себя знаменитость или жеребца спейсера, или светского сноба. Но даже тогда, даже когда ты все это делал, я все равно любила тебя.
Тишина. Потом Мэви горестно засмеялась.
— Думаю, что люблю до сих пор.
— Кто отец Фейрн?
— Мелкий поэт с рыжей шевелюрой и политическими амбициями. Он погиб во время пищевого бунта в Кешеликсе до ее рождения. Ты не спал с ней?
— Нет, не спал!
— Жаль.
— Мэви!
Следующий ее звук представлял собой нечто среднее между всхлипом и смехом.
— Я сделала из Фейрн черт знает что. Всю свою жизнь она слушала, как я болтаю о Вауне, Вауне, Вауне и о том, как я его любила. До сих пор люблю.
Рокер умер. У нее есть Аркадия. У нее есть карьера. Зачем теперь все это говорить?
Конечно, не из гордыни.
Ему было непереносимо больно.
— М Уни… когда я вернусь, через день или два… можно мне приехать и встретиться с тобой в Аркадии?
— Конечно. Всегда, Ваун.
— Спасибо, — сипло сказал он. — Теперь я должен идти.
— Осторожнее, ладно?
— Ты тоже.
Ваун вышел из комнаты, чтобы не успеть натворить глупостей.
Вершина Бэндора уже окрасилась розовым, когда Ваун выпрыгнул из карта, дрожа от рассветной сырости. Полдюжины брошенных торчей стоит на бетонированной площадке. Великолепный «Суперогонь» выведен из укрытия и ждет во всей красе, но вокруг ни души. Это не просто торч, это крейсер.
Дверь в пассажирский отсек открыта.
Ваун закрыл ее за собой и двинулся вперед, держа руку на кобуре. Рокер все устроил с шиком — от обитых лайкой кресел до золотых ручек. Катер адмиралиссимуса был миниатюрным летающим дворцом — спальная каюта, кабинет, салон, камбуз…
Кабина управления.
Старший лейтенант Клинок сидел в кресле второго пилота и изучал руководство. Он уже почти добрался до конца.
Ваун занял свободное кресло, положил Джайенткиллер вне пределов досягаемости второго пилота и изучающе осмотрел попутчика.
— Спасибо, — сказал Ваун. — Вольно. Розовые глаза стойко выдержали проверку.
— Расчетное время полета до Кохэба девять часов, сэр.
«С чего ты взял, что я собираюсь в Кохэб?» — мог бы спросить Ваун.
Не спросил.
— Автоматический режим, как вы велели, я отключил, сэр.
«Что означает: они не заметят вашего прибытия», — мог бы добавить Клинок.
Не добавил.
Еще он не сказал, что «это является грубейшим нарушением как устава, так и уголовного кодекса, поскольку о том, что вы в воздухе, не узнают ни в Хайпорте, ни в любом другом органе контроля за воздушным пространством».
Он не отметил, что Ваун не спал целую ночь, а эта телега — зверь, лети на ней девять часов вручную Разглядывание продолжалось. Любой парень, собравший фактически все предлагаемые Доггоцем медали, должен обладать мозгами необыкновенных свойств, каким бы непробиваемым он ни прикидывался. Но всего он не знал — не знал, к примеру, что у Вауна иммунитет к пиподам. Но несложно было догадаться: старший лейтенант Клинок понял, что Ваун ожидал найти в заброшенном поселении Кохэб.
Клинок не спрашивал, что Ваун собирается там делать. Но он, конечно, заметил оружие.
Он не сказал: «Если вы запретите мне полететь с вами, мой долг будет совершенно ясен, и я буду обязан немедленно доложить о вас Действующему Адмиралиссимусу Уилд».
Яснее ясного.
И он бы доложил.
Проблема была в том, что Ваун сам не знал, что он собирается делать в Кохэбе. Дайс? Предложить двум своим братьям приятно отдохнуть в Вэлхэле?
Ваун расстегнул кобуру.
Юношеские мечты о доблести и героизме…
Сумасшедшие, заблудшие рэндомы!
— Ты готов подчиняться моим приказам без вопросов, вне зависимости от того, какими они могут тебе показаться? Моргнул.
— Конечно, сэр.
Ваун вздохнул и потер глаза. Он не сказал: «Ты правда думаешь, что сможешь управлять этой сукой в ручном режиме, сынок?»
А сказал он так:
— Тогда поехали.
Никогда раньше он не видел, как Клинок улыбается.
Знаменитые создатели «Молоха» были неподражаемы и не лишены фантазии, но им не приходило в голову, что кто-нибудь может рехнуться и попробовать управлять «Суперогнем» вручную. Клинок избежал верхушек деревьев, однако с некоторым количеством краски попрощался наверняка. Ваун же распрощался с содержимым своего желудка. А потом самое страшное осталось позади; Клинок поднял машину на необходимую высоту и направился над морем на юг. Учитывая обстоятельства, он летел очень хорошо. Естественно.
Не было произнесено ни одного слова.
Дайс. Сессин.
Если то, что выяснили головорезы Рокера, правда, значит, они и есть те самые два непойманных
