И еще более поспешно она принялась петь песню рабов.
Он попросил ее спеть еще раз и стал внимательно вслушиваться в слова.
— Так вот как ты это объясняешь, — сказал он. — Значит, Шонсу жил в одном мире, а Уолли Смит — в другом, но оба они — один и тот же человек. Одна душа. А потом что-то вдруг перепуталось?
— Говорят, что сны — именно это, све… Уолли, — она с досадой тряхнула головой. — Наша другая жизнь.
Он не отмахнулся от ее слов как от пустой болтовни, а глубоко задумался.
— Перевоплощения? Понятно, почему тебе нравится такой взгляд на вещи.
Но ведь нет сомнения в том, что, рождаясь, человек входит в мир, а умирая, покидает его? — он улыбнулся, но как будто с усилием. — Я — новорожденный младенец, Джа. Каким я буду, когда вырасту?
— Я… не знаю, светлейший.
— Извини! Я не должен был смеяться над… Я знаю, ты хочешь мне помочь, и я очень признателен тебе. Почему ты стала рабыней?
— Я была очень плохой, светлейший.
— Как это понять?
— Я не знаю, светлейший.
— В прежней жизни?
Она смущенно кивнула. Стоит ли вообще говорить об этом?
Он нахмурился.
— Так значит, жрецы велят тебе быть хорошей рабыней в этой жизни? Вот как!
Он опять замолчал и задумался.
— Богиня о них позаботится, — сказала она, набравшись смелости.
— О ком?
Кажется, она ошиблась.
— О ваших… женщинах, сыновьях…
В его взгляде опять вспыхнул мужской интерес. Он покачал головой.
— Ничего подобного! У меня никого нет… Так ты об этом думала? — он стал еще печальнее. — И зачем говорить только о сыновьях? А если бы у меня были дочери, разве не стал бы я о них заботиться?
— Я думала… воин… — от волнения она начала заикаться.
— Никакой я не воин, Джа, — он вздохнул. — Ни в этом мире, ни в каком другом. И никогда им не буду.
— Богиня может сделать все, светлейший.
Он опять улыбнулся, на этот раз с сожалением.
— Вряд ли она сможет сделать из меня воина. Чтобы научиться владеть мечом, нужны годы. Джа… — он замолчал, — пожалуйста, выслушай меня. Я не хочу сегодня с тобой… развлекаться… хотя я уверен, что именно этого ты от меня ждешь. Но не думай — это не потому, что ты непривлекательна, — глядя на тебя, я весь дрожу. Ты великолепна, но дело не в этом.
Она не должна подавать вида, что разочарована.
Он опять смотрел на свечу.
— И дело не в том, что тебе приходится этим заниматься со многими мужчинами. Я думаю, именно так и бывает, да?
Может быть, его связывает клятва?
— Да, светлейший… Уолли. Если они платят моей хозяйке.
Свеча опять осветила его белые зубы.
— Значит, у тебя нет выбора, и значит, это не роняет тебя в моих глазах. Дело не в этом… Может быть, тебе трудно будет понять Там, откуда я пришел, мы презираем тех, у кого есть рабы. Если я скажу тебе «ложись», то тебе пришлось бы лечь, а такое положение вещей меня не устраивает. Мужчина и женщина занимаются этим, когда они любят друг друга и оба этого хотят. Поэтому у нас ничего не будет.
— Я хочу этого, светлейший! — О нет! Откуда у нее взялось мужество?
Ну да, ведь это всего лишь сон.
— Потому что должна! Нет, Джа.
Видимо, так действует вино… Она с трудом поборола желание рассказать ему, что за нее всегда платили больше, чем за других, и поэтому Кикарани приберегала ее для стариков, для тех, у кого денег больше, что молодые мужчины всегда доставались старым и некрасивым женщинам. Неужели он не понял, почему она защитила его от посторонних глаз именно таким образом? И не понял, что, слыша его молчание, ей хочется плакать от бессилия. И в то же время она приходила в ужас при мысли о том, что он может проснуться и увидеть рядом с собой рабыню.
— Да, светлейший, — сказала она, склонив голову.
— Ты будешь спать на этой половине кровати, — он поднялся, не глядя на нее, — а я — на этой. Так, куда мне пойти, чтобы…
— На улицу, светлейший, — она удивилась.
Он опять улыбнулся своей непривычной мальчишеской улыбкой, которая появлялась внезапно, и тогда казалось; что он совсем молодой и счастливый. — Я не собираюсь делать это здесь! А там все равно где, да?
Он вышел в теплую тропическую ночь. Она убрала со стола. На завтра осталось много еды, поэтому Джа выловила мошек, закрыла блюда, завернула их в полотно и убрала в корзину. Потом она пальцами загасила свечу, и в домике стало темно. Только Бог Сна, светящийся в небе, бросал в окно полосу мерцающего серебра.
Вскоре до нее донеслись странные звуки, и, удивленная, она решила разузнать, в чем тут дело.
Он прислонился к стене, положив голову на руки. Все его тело сотрясали рыдания. Воин плачет? Это было очень странно, но она уже привыкла к тому, что он — необыкновенный воин.
Наверное, вино придавало ей мужества: она обняла его и увела в дом.
Он не сказал ни слова. Он лег, кровать скрипнула. Он уткнулся лицом в подушку и продолжал всхлипывать. Она сняла платье и легла с другой стороны, как ей было приказано. Она ждала.
Наконец рыдания стихли.
— Что там такое? Что это за свет в небе? — Спросил он шепотом.
— Это Бог Сна, светлейший.
Он промолчал, но она знала, что он не спит. Она ждала.
— Бог печали и бог радости — братья, светлейший. — Это все вино.
Он подвинулся к ней.
— Расскажи мне.
И она рассказала ему то, что услышала однажды, очень давно, от другого раба, юноши, которого никогда больше не увидит.
— Бог печали и бог радости — братья. Когда Мир только создавался, оба они ухаживали за богиней
