Хонакуры. Рабы знали все, но жили, как правило, только своим, замкнутым обществом. Дела свободных их не интересовали, и поэтому они не принимали в них никакого участия. Но для светлейшего Шонсу было сделано исключение, и Джа сообщали все новости, которые она потом и передавала своему господину.
Тарру зашел в тупик, но тем не менее он продолжал принимать у воинов клятвы. К сожалению, рабов к этой процедуре не допускали, и Уолли не знал, кому еще можно доверять. Возможно, уже никому, даже младшим. Вероятно, кое-кто оказывал сопротивление, потому что рабам три раза приходилось смывать с пола кровь. В таком большом гарнизоне трудно было определить, кого именно не хватает, и вслух о жертвах не говорили.
Эти бессмысленные смерти ужасали Уолли, он чувствовал себя виновным.
Даже Нанджи помрачнел, услышав об этом, но все же признал, что все правила были соблюдены. Такое убийство — не нарушение правил чести, любой воин может столкнуться с необходимостью его совершить. Не остались в стороне даже старики — те, кто обслуживал казармы. Интендант Конингу вдруг сделался придирчивым и язвительным. Уолли понял, что он не мог открыто сказать о том, что на него больше полагаться нельзя.
Итак, рабы сообщали ему обо всем происходящем в храме. Для разработки долговременной стратегии Уолли еще раз подробно посоветовался с Хонакурой. Что будет, если плыть все время вниз по Реке? Жрец никогда об этом не задумывался. Он предположил, что в таком случае никуда не выплывешь и не остановишься, ведь Река нигде не кончается. Куда течет вода? Что будет, если отойти от Реки подальше? Все равно к ней вернешься, потому что она везде. Но есть еще и горы, о которых Хонакура почти ничего не знает. Там, в горах, наверное, живут другие народы. У них другие обычаи и другие боги. Политики как таковой не существовало, каждый город жил сам по себе. О войне здесь не имели практически никакого представления, и Уолли с большим трудом объяснил, что это такое. Если какой-нибудь город захочет завоевать своего соседа, ему понадобятся воины, потому что только они вправе применять силу. Но второй город тоже найдет воинов, а станут ли воины убивать своих соратников ради выгоды кого-то другого? Кто-то из двух воюющих сторон прав, а кто-то нет. А честные воины не станут сражаться за неправое дело. Все это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой, к тому же Нанджи не знал полутонов: в его рассказах фигурировали или очень хорошие, или очень плохие воины. Тем не менее этот Мир представлялся Уолли более спокойным местом, чем некоторые другие планеты.
Джа совершенствовала свое владение иголкой и ниткой так же, как Нанджи — мечом, с той лишь разницей, что ей Шонсу ничем не мог помочь. Шить ее учили в детстве, а сейчас у нее появилась возможность применить эти знания на деле, и она впервые поняла, что сам процесс шитья может доставлять удовольствие. Сначала она не могла представить себе, как это женщина может иметь несколько платьев, но все же она сшила себе еще одно белое, а потом кобальтовое, и каждое следующее оказывалось еще более соблазнительно, чем предыдущее. На юбке Уолли она вышила белого грифона, а потом, к восторгу хозяина, такой же грифон появился и на юбке Нанджи. Теперь, когда меч «утерян», как говорил Уолли, ему можно не бояться ни кинжала, ни яда, и иногда по вечерам он ужинал со своей рабыней в их королевских покоях. В остальное время они демонстрировали в салоне ее платья.
В один из таких вечеров в салон пришел бродячий сказитель; он спел балладу о том, как трое доблестных свободных воинов расправились с семью разбойниками. Воины слушали вежливо. Потом они поаплодировали и дали сказителю в награду двух женщин на ночь — трое было бы наивысшей платой. Подобные воспоминания витали у самых темных границ двойной памяти Уолли. Шонсу отнесся бы к такой истории с интересом, но не принял бы ее всерьез — что-то похожее на новости спорта. Но Уолли это описание встревожило, он подумал, что когда-нибудь, возможно, ему тоже придется искать своего Гомера, который бы спел о том подвиге, что Уолли предстоит совершить во имя Богини.
Уолли решил, что все это произошло недавно, но на другой день он узнал от Нанджи, что нечто подобное рассказывали два года назад, и та, первая, версия была значительно лучше. В качестве примера он повторил слово в слово около ста строчек. Чтобы не спорить, Уолли с ним согласился; сам он не мог бы повторить и куплета из того, что слышал накануне вечером. Дни шли за днями, но самый главный вопрос так и оставался нерешенным.
Рано или поздно Уолли предстоит что-то предпринять, а он не знает, как это сделать. Приближался День Воина, Уолли предстояло играть в нем ведущую роль. А как это сделать без его знаменитого меча?
Нанджи вошел в хороший темп. Он по-прежнему делал успехи в фехтовании, но теперь он продвигался вперед более равномерно. Половинка Шонсу чувствовала свою вину перед ним, потому что Нанджи стал соней, то есть человеком, возможности которого больше, чем его ранг. Такую практику осуждали, а со стороны наставника это считалось недостойным поступком. Нанджи был с этим согласен. Ему хотелось принять участие в испытаниях.
— Я могу стать Четвертым, мой повелитель?
— По моим требованиям, ты к этому готов, ответил Уолли. — А это значит, что здесь ты мог бы стать и Пятым. Достопочтенный Тарру справится с тобой без труда, но всех остальных ты сам разделаешь на котлеты.
Нанджи, конечно же, усмехнулся.
— Значит, завтра?..
— Завтра, — согласился Уолли.
Завтра…
Глава 5
На следующее утро в честь столь важного события Уолли в первый раз надел ботинки. Утром за завтраком, сидя, как обычно, спиной к стене, он с беспокойством оглядывал зал. У него были случаи самому убедиться, на что способны Пятые: никто из них не владел мечом лучше, чем Нанджи. Для Тарру подготовлен довольно сильный удар — ему предстоит узнать, что против него выступит не только самый лучший воин в долине, но и самый лучший среди Третьих. А узнав об этом, он может немедленно начать решительные действия. Теперь Уолли сомневался в том, что, выводя своего соню на всеобщее обозрение, поступает правильно.
Но события подтолкнули его.
— Я — Джангиуки, воин третьего ранга… — обратился к нему человек, который сидел через стол. Это был молодой воин примерно одних лет с Нанджи, невысокого роста, худой и стремительный в движениях. Он явно нервничал, обращаясь к Седьмому.
— Я — Шонсу, воин…
Все эти формальности на официальных приемах Уолли переносил с трудом, но между собой воины часто обходились и без них, так что сейчас он еще раз почувствовал, что здесь он — гость, а значит, неприкосновенен.
— Позвольте мне… — сказал Джангиуки и представил своего товарища, Первого по имени Эфоринзу. Уолли давно обратил на него внимание. По понятным причинам Нанджи, как и все прочие воины, называл его Ушастым. Вид у него был вечно недовольный. По возрасту он давно перерос свой ранг возможно, он старше Шонсу и уж, конечно же, старше своего юного наставника.
— И мне позвольте… — Теперь Уолли пришлось представить Джангиуки Нанджи, которого тот знал уже много лет.
— Светлейший, — обратился к нему Третий, переходя к делу, — мой подопечный собирается пройти испытания на второй ранг и выражает желание, чтобы одним из его судей согласился стать ученик Нанджи.
Уолли так и подумал. Воины говорили о фехтовании с такой же легкостью, как банкиры — о деньгах, и неожиданные успехи Нанджи вызовут всеобщее любопытство. Он знал, что Нанджи уже спрашивали о его тренировках и что он отвечал уклончиво, но лицо Ржавого никого не могло обмануть.
— Присядьте, воин Джангиуки, — сказал Уолли и сел сам. — Я хочу дать вам один совет. Если вы действительно хотите, чтобы ваш подопечный получил следующий ранг, попросите кого-нибудь другого. Так
