размеры из-за высоты купола. Так или иначе, приходилось мне видеть и тронные залы царей меньшего размера. Гладкий пол из мрамора не нарушался ничем. На фоне темной дальней стены стояла богиня страсти – серебряная фигура в три моих роста.
Изо всех изваяний богини, которые мне доводилось видеть до сих пор, это, наверное, самое яркое. Той ночью она была окутана в лунный свет, свет тайны. Каким бы слабым он ни был, он сиял на ее рогатом полумесяце, играл на бриллиантах в ее волосах, зажигал багровые рубины на ее губах и сосках и горел обольстительным синим огнем в паху. Ее взгляд пронизывал меня насквозь, холодя сердце страхом. Вечная мать, вечная супруга! Страх – да, конечно, но, кроме страха, я ощущал еще и желание, от которого перехватывало дух. Я трепетал от ее призыва. Право же, за всю свою долгую жизнь я никогда еще не бывал столь самонадеян, чтобы являться в саму обитель богини нагишом и без приглашения.
Ну, может, меня все-таки приглашали? И потом, есть ведь боги и богини, настаивающие на том, чтобы в их присутствии смертные были только нагими, ибо одежда есть не что иное, как тщеславие и показуха. Или помеха – в некоторых случаях.
Я неуверенно поднялся и начал оглядываться. Осмотрев интерьер, я вышел на улицу и направился к северному краю яруса, заднему фасаду храма. Последнюю часть пути я привычно проделал на карачках. Я посмотрел вниз, на ярус, с которого мы только что поднялись, и снова увидел проемы расположенных под кровлей помещений. Снова нижние ярусы остались скрытыми от моего взгляда, но я не сомневался в том, что они отличаются очень мало – ну, возможно, света от факелов чуть больше, да еще добавляются дворики со спящими в них жрецами и жрицами.
За храмом земля полого понижалась; кое-где за склон цеплялись небольшие домики. Городская стена подходила с этой стороны совсем близко к храму.
Я не стал изучать западный фасад. Вместо этого я вернулся к Ториану – он лежал ничком и отползал, пятясь как рак – молящиеся всегда покидают священную обитель таким вот образом.
– Все как мы и думали, – сообщил я. – В праздники жрецы и знатные горожане поднимаются по парадной лестнице. Они не видят ничего, кроме гладкого камня. Из этого я делаю вывод, что главный фасад храма – цельная каменная кладка. Остальные три фасада полые и заселены, хотя их никогда не показывают мирянам. Грязное белье снижает священный ужас перед богами.
– А здесь, наверху?
– Ничего. Никаких входов. Никаких дверей. Ничего. Под нами сплошной камень.
Ториан встал, и, несмотря на его могучее сложение, даже он уже с трудом двигался от усталости.
– Должен быть путь, и Нагьяк должен знать о нем.
– Надеюсь, что ты ошибаешься. Я в этом уверен. Через день-два мы это узнаем.
Он издал свой львиный рык.
– Думаю, что я убью этого Фотия еще сегодня – для верности.
От страха у меня перехватило дыхание.
– Нет! Не смей! Мы здесь только свидетели, мы не должны вмешиваться в поток событий.
– Ты, возможно, и свидетель. Ты – человек слов. Я – человек дела.
Мне необходимо было подумать. Я продекламировал про себя простенький стишок, которому научила меня Иллина.
– Грамиан Фотий – заложник, – объявил я. – Если ты убьешь его здесь, ты развяжешь в городе гражданскую войну.
Он опять зарычал – и еще раз, уже чуть тише.
– Возможно, ты и прав, хотя у меня руки чешутся придушить его. Кстати, луна уже осветила ступени. Как мы будем спускаться, о слуга богов?
– По заднему фасаду.
Почтительно поклонившись богине, мы покинули Обитель.
Мы подползли к северному фасаду. Лежа на холодном граните, мы смотрели на уступ под нами. Уступ казался высоким. Может, лучше все-таки рискнуть спуститься по лестнице?
– Я могу спустить тебя немного, – сообщил Ториан. – А будь у меня повязка, спустил бы еще ниже.
– Только не жди, что я потом поймаю тебя.
Он усмехнулся:
– Сломаю ногу и нарушу тем самым монотонность нашего существования.
Я перевалился через край. Ториан взял меня за запястья и опускал, насколько хватало длины его рук. К своему удивлению, я обнаружил, что ноги мои, вместо того чтобы упираться в стену, болтаются в воздухе, а перед носом маячит резной карниз. Прежде чем я успел за него ухватиться, Ториан отпустил меня, и я рухнул вниз. Я хлопнулся сильнее, чем ожидал, громко охнув от удара. Колени и локти обожгло огнем. Оставалось только надеяться, что те, кто обитает в комнате под ближайшим проемом, спят крепко.
Мгновение спустя следом за мной скользнул через край Ториан. Он тоже заметил нависающий фриз и успел, зацепившись, повисеть немного, изучая его. Фриз почти, не выступал из стены, но тянулся по всей грани, а возможно, и вокруг всего храма. Я как-то расстроился, что не заметил его раньше. Правда, у нас не было возможности разглядеть храм вблизи при дневном свете, но я обычно горжусь своей наблюдательностью. Наблюдательность – основа моего ремесла.
Ториан, цепляясь за рельефы, как муха полз вниз до тех пор, пока не повис на нижнем поясе, откуда и спрыгнул ко мне. Он приземлился гораздо мягче, чем я, и тут же устремился к краю яруса, лег и осторожно выглянул вниз. Когда он вернулся, я уже встал и более-менее обрел способность ходить. Первым делом мы пошли подбирать свои повязки.
– Ничего, – шепнул он. – Только верхний.
– Но почему фриз тянется вокруг верхнего яруса, если его нет на остальных? Это идет вразрез с моими представлениями о красоте.
– Потому, что рельефы здесь расположены не случайно, а с умыслом.
– С каким умыслом?
Тут проем, мимо которого мы проходили, осветился.
Разумеется, мы заглянули в него.
Спальня под нами была небольшой, но для одного человека вполне просторной. Соответственно этому она была и обставлена – просто, но со вкусом: складная койка, стол и, возможно, еще несколько предметов, вне поля нашего зрения. Мне приходилось жить в куда более скромной обстановке, и не раз. Однако спальня показалась просто крошечной, когда в нее вступил Грамиан Фотий, на ходу излагая в простых, но достаточно ярких выражениях свою точку зрения на размеры кровати.
Высокий голос посоветовал ему спать на полу. Потом огонь померк, а дверь хлопнула. Я услышал лязг засова.
Я схватил своего спутника за руку, хотя не питал иллюзий насчет возможности удержать его, если он решит свести счеты с охотником на рабов.
– Если он лежит, я мог бы прыгнуть на него, – возбужденно прошептал Ториан. – Это пойдет на пользу его потрохам – для начала.
– Я понимаю, что соблазн велик, но мне очень хочется увидеть твое представление. Боюсь, я не смогу оценить его по достоинству в темноте.
– Ага! Вот, значит, в чем дело.
– Пошли. – Я поспешил увести его от проема.
Мы вернулись к исходной точке над верхней лестничной площадкой. По лестнице спускались две длинные цепочки жриц. Пение прекратилось: церемония была завершена. Я распластался на крыше и, просунув в проем голову и плечи, успел увидеть из положения вверх тормашками во главе процессии что-то алое – жирный Нагьяк спускался на своем кресле – носилках на плечах четырех молодых жрецов.
Ночные дела близились к концу – скоро храм утихнет, и мы сможем подумать о том, как отсюда выбраться. И вовремя: полумесяц уже выглядывал из-за дымной завесы, а с рассветом все начнется по новой. У нас оставалось совсем немного времени.
И все же нам пришлось задержаться. В смежном с площадкой дворике три молодые жрицы укладывали древнюю верховную жрицу спать. Белджис топталась рядом, возможно, надеясь на какое-то просветление, но старуха оставалась недвижна, как мешок картошки. Мы не осмелились идти по узкой
