что это сам настоятель. Он хмурился.
– Ты пришел воздать почести святому Прилису, сын мой?
К счастью, долгими зимними ночами, болтая в постели с Ангуан, Дош научился понимать лемодийский язык, а лемодийский не так уж и отличался от этого жуткого таргианского карканья. Он понял, о чем его спрашивают, хотя, возможно, только приблизительно. Прилис считался богом знаний – вот откуда свиток.
Святой отец явно не одобрял пропотевших насквозь почитателей, являющихся в храм запыхавшимися, в рубахе нараспашку и грязных башмаках. Возможно, он ожидал, что Дош падет на колени и поцелует его цепь, после чего он сможет отослать этого наглеца в пруд вымыться, прежде чем тот явится пред очи бога.
Дош сделал знак Тиона, но левой рукой, скрестив одновременно два пальца правой. Возможно, это был условный сигнал одного из культов Тиона, хотя в само таинство Доша никогда не посвящали. Он даже не помнил, когда и где обучился этому знаку. Возможно, его обучил сам бог. Главное – действовало это безотказно.
Подействовало и сейчас. Старый жрец низко поклонился. Не поднимая головы, он посмотрел на нежданного гостя.
– Я прослежу, чтобы тебя не беспокоили, сын мой, – тихо сказал он и вышел, торопливо шаркая сандалиями по камням. Хлопнув, за ним закрылась входная дверь, и в молельне стало еще темнее. Вот так- то лучше.
Дош разделся, дрожа от сырости и холода. Последовательность поз и жестов, которые ему предстояло воспроизвести, показалась бы любому нормальному человеку дерзким богохульством, тем более в храме, но одной из ипостасей Юноши был, как известно, Кирб’л, Шутник. Дош поклонился изваянию, повернулся спиной, нагнулся…
Дрожа, он вернулся к статуе и простерся на каменном полу.
– Боже, я только исполнял ритуал, которому ты меня обучил.
– Но разве ты не святой Тион, Боже?
Бог издал странный звук, напоминавший хихиканье.
Впрочем, для расспросов время и место были неподходящие.
– Боже, я следовал за Освободителем, как ты мне…
Да?
– Как ты… мне казалось, ты приказал мне это. Я не помню! – Он начинал паниковать. – Мне нужно было доносить тебе все, что делает Освободитель, разве не так? Тебе нужно было…
– Да! Да!
– На шестьсот девяносто седьмых празднествах, Боже.
– Я… – Дош застонал. Его била дрожь. Он чувствовал, что вот-вот лишится чувств. – Я не помню! Я стоял на помосте с розой в волосах, раздавая призы победителям. Потом… потом не помню! – На следующий день он отправился в Наг, во дворец, и попросился на службу к принцу Тариону, и его сразу же приняли. Это было почти год назад… Но это же не сходится! – Четыре года? Те празднества были четыре года назад, верно?
– Кто послал, Боже?
Но ослушаться прямого приказа бога – немыслимо. Это может обречь его еще на несколько лет… чего?
Проклятие! Три года его жизни украдены!
Злость и горечь обожгли ему горло. Он повернулся и в упор посмотрел на неподвижное изваяние. Это совсем другой бог. Он не должен позволять своему внезапному гневу обрушиваться на Прилиса. Он не должен спорить с богом знаний, подарившим ему просветление.
И Освободитель… Д’вард сделал для него гораздо больше, чем Тион. Как может он теперь повести Д’варда на смерть?
– Боже, как мне уговорить Освободителя прийти? Это опасно!
– …не нагианец! – услышал он чей-то хриплый голос.
– Да, волосы не того цвета, – согласился другой. – Ну что ж, этого можно в расход.
– Верно, скормить его червям.
– Святотатство! – проблеял третий. – Вы нарушаете святость этого места!
– Тогда тащи его за ворота, – предложил первый.
Дош услышал странное поскуливание и сообразил, что это он сам. Грубые руки ухватили его под локти и рывком поставили на ноги. Его окружали восемь или девять таргианских уланов – грубых мускулистых мужиков, чисто выбритых по таргианскому обычаю, в черно-зеленых костюмах для верховой езды, бронзовых шлемах. Он попытался сказать что-то, но не смог внятно произнести ни слова.
За спинами солдат суетился настоятель – он размахивал руками и возмущался святотатством: насилие на ступенях храма, моа нагадили в саду, полное неуважение. Ну да, от почитателей Карзона вряд ли можно ожидать особого уважения к служителю Прилиса. Во всяком случае, эти вояки явно не собирались создавать подобный прецедент.
– А ну шевелись, дерьмо! – приказал старший.