— Бог дал тебе поручение и не сказала, в чем оно заключается? Почему?
— Хотел бы я это знать! Он сказал, что это вопрос свободы воли; что я должен поступать так, как считаю правильным. Если бы я только следовал приказам, то я был бы даже не слугой, а лишь орудием.
Другое объяснение могло, конечно, заключаться в том, что полубог не доверял Уолли — его отваге или его честности — и мысль об этом внушала ему беспокойство.
— Вот что мне сказали:
Ннанджи на мгновение скорчил недовольную гримасу, шевеля губами, словно обдумывал только что услышанное.
— Я не слишком хорошо разбираюсь в загадках, — пробормотал он, потом пожал плечами. Это была проблема Шонсу, не его.
— Я тоже — пока Имперканни не сказал кое-что вчера, после битвы.
А! Ннанджи ожидал, что услышит нечто подобное.
— Тысяча сто сорок четвертая? Последняя сутра?
Уолли кивнул.
— Она касается четвертой клятвы, клятвы братства. Она почти столь же ужасна, как клятва на крови, за исключением того, что она связывает двоих как равных, не как сеньора и вассала. Фактически, она еще более серьезна, Ннанджи, поскольку она
— Я не думал, что Богиня допускает необратимые клятвы.
— Видимо, в отношении этой допускает. Думаю, вот почему в загадке говорится «скуешь». Если мы принесем эту клятву, мы оба окажемся скованы одной цепью, Ннанджи!
Ннанджи кивнул, находясь под впечатлением сказанного. Они снова пошли дальше.
Уолли дал ему возможность немного подумать.
— Но… ты не знаешь своей — Шонсу — истории, наставник. У тебя — у него — где-то может быть настоящий брат?
— Я об этом тоже сначала думал: что я должен разыскать брата. Но бог удалил родительские метки Шонсу, и, вероятно, это было намеком. Действие клятвы ограничено, Ннанджи. Ее могут принести лишь два воина, спасших друг другу жизнь. Это никогда не может случиться по кодексу чести, лишь в настоящей битве. Думаю, вот почему вчера мы оказались в самой гуще той бойни. Я спас тебя от Тарру, ты спас меня от Ганири. Таким образом, ты тоже принял участие в моей миссии, и теперь мы можем принести клятву.
При первой возможности Ннанджи уселся бы, скрестив ноги, чтобы выслушать сутры, так что Уолли начал еще до того, как он успел это сделать. Речь его была короткой, а сутры намного менее парадоксальны или таинственны, чем некоторые. Ему требовалось произнести эти слова лишь однажды — Ннанджи никогда ничего не забывал.
Потом они молча пошли дальше; Ннанджи снова хмуро смотрел на доски и шевелил губами. Очевидно, четвертая клятва доставляла ему беспокойство, и Уолли стало несколько не по себе. Он был уверен, что разгадал первую строку загадки, и что от него требовалось принести эту невероятную клятву вместе с этим бандитского вида молодым воином. Но что бы он стал делать, если бы Ннанджи отказался? И почему тот не испытывал страстного желания поклясться? Он должен был ликовать при возможности стать братом величайшему воину в Мире.
— Как-то это все неправильно, наставник, — наконец сказал Ннанджи. — Я ведь только Четвертый. Эта же клятва, похоже, подходит лишь равным.
— В ней ничего не говорится о равенстве.
Ннанджи недовольно надул губы и потянул за длинные волосы.
— Мне нужна твоя помощь, Ннанджи, — сказал Уолли.
— Помощь, наставник? — рассмеялся Ннанджи. — Моя?
— Да! Я великий воин, но я чужой в этом Мире. Я знаю о нем меньше, чем Виксини. Слишком многое мне неизвестно. Например: почему ты всю ночь в лодке провел с мечом на спине? Надо полагать, это несколько стесняло тебя с Телкой?
— Не особенно, — ухмыльнулся Ннанджи. Затем он озадаченно посмотрел на Уолли. — Это в обычаях свободных, наставник.
— Об этом нет ничего в сутрах — по крайней мере, я не нашел.
— Значит, наверное, это просто традиция. Однако свободный меченосец никогда не снимает своего меча. Лишь для того, чтобы помыться — или для того, чтобы им воспользоваться. — Он нахмурился, обеспокоенный тем, что его наставник не знает столь элементарных вещей.
Если Шонсу был свободным меченосцем, то не стоило проходить мимо этой информации — в памяти Уолли наблюдались провалы в самых странных местах. Даже в постели? Конечно, это могло быть частью секретов свободных меченосцев, но это был крайне неудобный обычай.
— Что ж, это лишь показывает, насколько я невежествен. Если ты лишь находишься под моим покровительством, вряд ли ты захочешь критиковать меня, или давать советы в тех случаях, когда, по- твоему, я совершаю ошибку. Есть вещи, которые станет делать брат, но не станет делать обычный подопечный.
— Если бы ты позволил мне снова поклясться на крови, наставник, — с надеждой предложил Ннанджи, — ты мог бы
— А я тоже мог бы приказать тебе заткнуться! Как мой вассал, ты был бы немногим лучше раба, Ннанджи. Я никогда ни от кого не приму третьей клятвы, и определенно никогда — от тебя.
Ннанджи нахмурился чуть сильнее.
— Но как я стану к тебе обращаться? Четвертый не может называть Седьмого братом!
Это был не пустой вопрос. Способ обращения друг к другу обозначал отношения между воинами, и мог предупредить потенциального соперника, что дело может идти о долге мщения. Как только они принесли вторую клятву, он начал называть Уолли «наставник» вместо «милорд».
— «Брат» будет в самый раз. Можешь обращаться ко мне, как тебе нравится. Возможно, часто тебе захочется назвать меня «придурок».
Ннанджи вежливо улыбнулся.
— Это большая честь для меня, наставник… но ты уверен?
Уолли облегченно вздохнул.
— Со всей определенностью — и в этом частично и твоя заслуга, адепт Ннанджи.
На лице Ннанджи под грязными пятнами проступил румянец.
— В чем заключается ритуал?
— Никакого ритуала, похоже, нет. Почему бы нам просто не произнести слова и не пожать друг другу руки?
Итак, пока воды Реки мягко ударялись об основание пристани под ними, как бы тихо аплодируя, Шонсу и Ннанджи произнесли клятву братства и обменялись рукопожатием. Что ж, первая строчка загадки разгадана… однако что дальше?
Ннанджи робко улыбнулся.
— Теперь у меня есть наставник Шонсу и брат Уолли Смит?
