– Фигпасс – это джалтераан.
– Такого слова я не знаю. Что оно означает?
– Чертовски-жуткий-даже-в-летнее-время.
Может, за час до рассвета все-таки поздно?
Дорога на Фигпасс начала наконец круто забирать вверх, карабкаясь меж чахлых деревьев. Очень скоро деревья исчезли вообще, открыв холмы невероятно зеленого цвета под чисто белым небом. Свободные казались отсюда серой веревкой, оброненной каким-то великаном, – веревка вилась по склону и исчезала наверху в облаках. И это был всего лишь авангард; за ним тянулись толпы.
Алиса чуть пригнулась, стараясь не сбиваться с шага. Через час или два она будет стоять вон там и смотреть вниз на тянущиеся массы людей.
– Все это кажется таким нереальным! Я все пытаюсь найти земной эквивалент этому – и не нахожу. Варвары… Народ израильский… переправа Ксеркса через Геллеспонт… ничего даже близко похожего нет.
– А Петр Отшельник? – фыркнул Джулиан, выпустив изо рта облачко белого пара.
– Не смей даже думать!
– Ладно, не буду. Нет, все это правда, хоть и ненадолго. И мы будем до конца своей жизни вспоминать эти дни. Лет через сто один или двое из этих детей будут еще живы и будут хвастать, как шли с Д’вардом, сопровождая Освободителя в Таргвейл.
Эти дни были также самыми значительными и в жизни Алисы Пирсон. Если она подобно этим гипотетическим детям доживет до ста, вся дальнейшая ее жизнь будет идти по нисходящей. Пусть Вейлы – всего лишь песчинка мира, пусть только горстка людей вовлечена во все это, и все же это был, несомненно, исторический момент. Кто откажется от места в ложе при хиджре, исходе из Египта или переходе Цезарем Рубикона? Она старалась не включать в этот перечень крестовый поход Детей или Распятие Христа… Что бы ни случилось в Тарге, она никогда больше не увидит ничего подобного. Она решила, что рано или поздно вернется домой. Она и так задержалась здесь дольше тех четырех недель, которые отвела себе вместе с мисс Пимм, но время возвращаться, конечно же, еще не настало.
Никто, даже Эдвард, не знал, сколько же людей идет сейчас за ним. Организация сама по себе уже была чудом – она тоже расширялась, чтобы поспевать за растущим как на дрожжах количеством паломников. Узнав за пять прошедших лет, насколько беспомощны могут быть армии, Алиса ни за что бы не поверила, что большая группа людей может работать так слаженно. Заслуга в этом принадлежала, конечно, Эдварду, подобравшему потрясающую команду помощников и вселившему в них фанатическую преданность. Между Носителями Щита ни разу не возникало ни вражды, ни распрей, ни споров, кто главнее.
Сила их как единой команды заключалась в их различиях. Никто не понимал человеческих слабостей лучше Доша, раскаявшегося преступника и блудника. Домми использовал свой опыт слуги, ведая хозяйственными делами Свободных. Урсула Ньютон всегда была неодолимой силой, этаким человеком- цунами, против которого не мог устоять никто, в то время как проповеди Элиэль заставили бы прослезиться и груду камней. Из двух оставшихся в живых братьев Эдварда по оружию, знакомых с ним еще с нагианских времен, Тьелан умел непревзойденно торговаться, а Догган отличался упорством в решении головоломных поручений, которые свели бы любого другого с ума. Пиол Поэт вел архив, следя за теологической верностью проповедей Элиэль. Пинки Пинкни крутил людьми, как ветер кружит снежинки, – как правило, те даже не догадывались об этом. Рваная Губа был солдатом, Килпиан – гуртовщиком, Асфраль – повитухой, Имминол лучше всех разбиралась в травах, Титтраг – в камнях…
Сам Освободитель мог превзойти каждого из них в чем угодно, но не мог находиться в дюжине мест разом. Для каждого дела у него имелся помощник. Всего Носителей Щита было двадцать, и Эдвард шепнул как-то Алисе по секрету, что не понимает, как это Иисус обходился двенадцатью.
За последние две недели она почти не виделась с Эдвардом. Когда он извинялся перед ней, она отмахивалась.
– Ты занят делом, я здесь в отпуске. Я не знаю языка, значит, не могу помочь. Захочешь поговорить – пошли за мной, и я с удовольствием приду. А так делай, что ты должен делать, и не думай обо мне. По крайней мере скучать мне здесь не приходится.
Он посылал за ней несколько раз – всегда под вечер, когда остальные уже заканчивали дела. Сам он, казалось, вообще не нуждается в отдыхе, а может, он выбирал это время просто по привычке. Ей было забавно думать о том, что они никогда не оставались наедине друг с другом, так что никаких сплетен можно было не опасаться, но она сомневалась в том, что он избегал возможности скандала осознанно. Просто его инстинкты надежно хранили его.
Каждый раз он спрашивал ее, счастлива ли она, и она всегда отвечала, что да, счастлива. Он сам выбирал тему для разговора, и поэтому они говорили об Англии, войне, поэзии и о своем детстве. Только раз он упомянул о том, что может случиться, когда Свободные дойдут до Тарга, да и то невзначай.
– Они могут служить только группой поддержки, – сказал он. – Но, разумеется, только их поддержка и делает это возможным. Внимание: единственный матч чемпионата Вейлов в тяжелом весе! В черном углу нынешний чемпион, Зэц (Буу! На мыло!); в сером – Освободитель (Гип! Гип!). Результат всем известен из «Завета», так что матч обещает быть скучным… Что-то не так?
– Ничего. Я просто как-то забыла, что Зэц – реальное лицо, а не аллегория.
– Реальнее некуда. – Эдвард прищурился и с минуту молча смотрел куда-то в ночь. – Но то, что я задумал, – не убийство, а казнь. Заранее известно, чье имя фигурирует в приговоре.
Потом он передернул плечами и сменил тему. Если он сомневался в возможном исходе, он скрывал это даже от нее. Но он знал, конечно, что справедливое дело не всегда побеждает и что самые популярные в народе восстания закончились катастрофой: Уот Тайлер, Ян Гус, Петр Отшельник… Крестовый поход Нищеты привел тридцать тысяч людей на смерть и в рабство.
Порой он становился тем Эдвардом, которого она знала. В его глазах мелькала отвага и спокойная решимость, как и тогда, когда его пытались убить Погубители. Порой она ощущала что-то еще: чудовищную, сжатую тугой пружиной силу, которая, казалось, только и ждет, когда ее отпустят, тщательно рассчитанную ненависть к коварному врагу – если, конечно, все это ей не мерещилось. Скромно сидя напротив него у костра, она смотрела на игру бликов на его худощавом лице и гадала, во что превратился ее кузен.
Однажды, и только однажды, позволил он своим чувствам чуть показаться на поверхности. Некоторое время он сидел молча, глядя на нее. Она терпеливо ждала, притворяясь, будто смотрит в огонь. Он
