и ночи. Визиты его на «Сапфир» стали реже и короче; он не спал уже четыре ночи на борту. Он спал в этой комнате. Один.
Потом он поднялся, улыбаясь, навстречу Катанджи. Они виделись на людях, но не говорили о делах, а теперь Катанджи откровенно вел свои дела. Его две новые метки на лбу совсем недавно зажили, но его хвостик был уже профессионально подобран. Заколка была украшена золотым грифоном. Его коричневый килт был сшит из отличного материала, сапоги сияли. Он носил перевязь, но она поддерживала его лубки, а не ножны. Он явно преуспевал.
Он быстро окинул комнату оценивающим взглядом. Приподнял один из гобеленов, взглянул на изрезанную мечами панель под ним, тонко улыбнулся и удобно устроился на стуле.
— Ты посылал за мной, милорд?
От его невинного взгляда мог бы растаять мрамор.
— Да. Это очень умно, Катанджи, но слишком долго. Нам они нужны сейчас! Как я понимаю, у тебя есть тридцать семь.
— Тридцать одна с последними тремя, милорд. Я стараюсь ускорить — Досточтимый Трукро сейчас выбирает себе одну. Это по договоренности. Сегодня получим еще десять. Хороших.
Уолли был в восторге от его наглости.
— Ты знаешь, что с трудом избежал тюрьмы? Тиваникси послал сегодня утром Трукро на покупку лошадей, а ты утроил цену прежде, чем он ступил на улицу. Они все считают, что это работа приспешников Чинарамы. Потом они стали выслеживать Шестого, который перекупил, как сказал мне Тиваникси, седла с корабля. Они не знают, что я заметил уже раньше лошадей, когда ты крутился рядом. Им и в голову не пришло, что это работа Первого, хотя и получившего недавно продвижение. Я согласился не привлекать тебя к сбору и надеюсь, что все это не предательство.
Катанджи улыбнулся, но ничего не сказал.
— Кто твой партнер?
Ничуть не смутившись, Катанджи сказал:
— Ингиоли, Пятый, милорд. Вообще-то он ковровщик, но знаком с несколькими неплохими торговцами лошадьми.
— Ясно! Он был очень удивлен, встретившись с тобой снова?
Катанджи улыбнулся и кивнул.
— Еще одно, — сказал Уолли. — Это слишком откровенно! Мне сказали, что тебя видели с компанией рекрутов, а воины вились вокруг вас, как… как… — Он хотел сказать тележки мороженщика, но не смог подобрать перевода.
— Любовь с первого взгляда! — возразил Катанджи, болтая ногами. — Очень похоже!
— Любовь? — в ужасе повторил Уолли.
Невинный взгляд Катанджи подернулся легкой дымкой теплоты.
— Знаешь этих девчонок, милорд? Прошлой ночью было четыре свадьбы, предыдущим днем — пять…
На этот раз Уолли не смог удержать громоподобного смеха.
— Лошади в приданое? Что же за супружество это будет, Катанджи? Как долго будут они вместе после окончания сбора?
Катанджи пожал плечами в знак того, что чужие проблемы его не интересуют.
— От сыновей я убегу.
— Тебе придется бежать от работорговцев. Глаза Катанджи прищурились в ответ на эту морализаторскую вставку в деловой разговор.
— Воины хотят ездить верхом. Тиваникси получает всадников, да еще с запасными лошадьми. Конезаводчики выручают по двадцать золотых за лошадь, а в особых случаях и больше, например за хороших четырехлеток. Сбор не платит ни гроша — сходная цена! Родители пристраивают своих сыновей на службу, а дочерей — замуж. А какое жителям удовольствие — растить внуков воинов. Кто же в проигрыше?
— Только не воин Катанджи, в этом я уверен.
— А вот если ты хочешь ускорить… ты слишком многих бракуешь, милорд. Согласен, что Олонимпи — неважный материал, но другие могли бы и пройти.
— Не могли бы.
— Даже за три лошади? — с надеждой сказал Катанджи. — Только это добавило бы две дюжины поверх тридцати. Я бы сделал для Олонимпи четыре. Не может же он быть худшим воином, чем я был.
Что-то он обеспокоен по поводу этого мальчишки! Уолли не представлял, чем же хорош кандидат Олонимпи. Но семья его явно была богатой.
— Нет! — сказал Уолли. — Я не могу изменять наши правила. Сколько стоит тридцать одна лошадь?
— Больше, чем ты думаешь!
Уолли подскочил, но Катанджи и бровью не повел. Любой бы на его месте испугался, но Катанджи был знаком с Лордом Шонсу слишком давно.
— Ты знаешь, что Тиваникси хочет заняться кое-чем еще, помимо кавалерии?
Катанджи вкрадчиво спросил:
— Смола?
Уолли снова сел. Смола? Он еще не думал о смоле, но она понадобится для катапульт.
Мальчишка все прочитал по его лицу и постарался не показать самодовольства, которое чувствовал.
— Всего в Касре две тысячи четыреста восемьдесят один баррель смолы, милорд. Из них восемьсот двенадцать принадлежат Броте. Остальные мои.
— И баррели смолы легче спрятать, чем лошадей?
Катанджи улыбнулся:
— Под ложей есть пыточная камера.
Катанджи пожал плечами:
— Ты обещал колдуну… разве что ты собираешься пытать своих друзей. — К нему снова вернулось его очарование. — Я не думаю, что ты так глуп, чтобы красть наших лошадей, но Ингиоли нервничает и захотел приискать дело ненадежнее. Так мы открыли, чем занимается Брота. Мы опоздали с кожей, но она собиралась наложить лапу и на смолу, — злорадно хихикнул Катанджи.
Уолли одолели мрачные предчувствия.
— Сколько ты хочешь запросить с нас за смолу?
— Я отступлюсь от нее и от лошадей, если ты возьмешь этих отвергнутых кандидатов, а старшины дадут одному известному торговцу исключительное право на ввоз ковров в Каср в течение десяти лет. Тридцать одна лошадь и шестьсот баррелей смолы! И Брота может подавиться своими!
Это прозвучало как нельзя кстати после вчерашней баталии, как будто Катанджи знал и об этом.
— Эти отвергнутые кандидаты, — задумчиво сказал Уолли. — Может, их сделать жрецами?
Глаза Катанджи расширились.
— Я не знал, что ты можешь…
— Это может устроить Хонакура. Пятилетней монополии на шелковые ковры, думаю, будет достаточно.
Наморщив лоб, Катанджи занялся подсчетом:
— Смола, сорок одна лошадь, восемь жрецов, шесть жриц, все ковры за пять лет и… Олонимпи — воин.
Хонакура скажет — двенадцать, он не сможет устроить четырнадцать.
— По рукам! — сказал Уолли. — За малым исключением.
Катанджи озабоченно поднял бровь.
— Ты мне скажешь честно, сколько тебе заплатит семья Олонимпи.
— Нашу долю?
— Да. Считай, что я уже поговорил с Хонакурой, — добавил Уолли, — и уладил все со старшинами.
