некоторый срок, чтобы подготовить речь в свою защиту. Именно в этом оказалось его спасение, потому что 16 марта 37 года после двадцати трех лет правления на семьдесят восьмом году жизни император Тиберий умер.
Дыхание старого императора пресеклось в Кампании на его вилле на Мизенском мысу, неподалеку от портового города Неаполя.
Смерти Тиберия предшествовали следующие события.
С первыми днями весны Тиберия страстно потянуло в Рим. Он словно чувствовал, что это была последняя для него возможность побывать в столице заброшенной им империи. Переправившись из Капри в Кампанию, он направился прямо к берегам Тибра. Уже завидев было стены города, он внезапно, не приближаясь к ним, повернул назад. Говорят, его устрашило какое—то недоброе знамение, и потому он поспешил вернуться на Капри.
В Астуре император почувствовал себя плохо и, после остановки в Цирцее, не медля отбыл в Мизен, чтобы там сесть на корабль. Но из—за непогоды и поднявшегося на море волнения ему не удалось в тот же день переправиться на остров.
Жизненные силы уже покидали его. Однако он тщательно и, похоже, небезуспешно скрывал ото всех свое нездоровье. Но все же не смог обмануть своего давнего друга, врача Харикла, который, видимо, уже заподозрил неладное. Под каким—то предлогом раньше времени уходя с пира, он, прощаясь с Тиберием, как обычно, взял для поцелуя его руку и незаметно, как ему казалось, пощупал пульс. Это движение не ускользнуло от взора подозрительного императора. Он попросил друга вернуться и не покидать пиршества, которое намеренно затянул до позднего часа.
Утром все, в том числе Макрон и Калигула, сопровождавшие Тиберия в этой поездке, были извещены о том, что императору осталось жить не более двух дней. Впрочем, он и сам чувствовал свой близкий конец.
Родившийся в год смерти Тиберия иудейский историограф Иосиф Флавий пишет, что император попросил у богов знака для разрешения мучившего его вопроса о престолонаследнике. Самому Тиберию хотелось бы оставить трон не внучатому племяннику Калигуле, а своему единокровному внуку Тиберию Гемеллу, которому исполнилось шестнадцать лет. Но у Калигулы было больше шансов оказаться на императорском престоле — он был старше Тиберия Гемелла, его, как сына Германика, горячо любили римские легионеры, наконец, его поддерживал всемогущий префект претория Макрон.
Приняв решение, Тиберий приказал, чтобы утром следующего дня оба претендента предстали перед ним — он сообщит им свою последнюю волю. Про себя он решил, что власть достанется тому, кто первым войдет в его комнату.
С первыми лучами солнца Калигула был уже у дверей Тиберия, тогда как его незадачливый соперник все еще мешкал с завтраком. Императору ничего не оставалось, как поручить империю и Тиберия Гемелла заботам прыткого Калигулы. В этот последний час, пишет иудейский историк, Тиберий со своим представлением, что бог всегда бодрствует и вмешивается в человеческие дела, впервые осознал, что его собственная личность, его воля и авторитет — ничто в сравнении с беспредельным божественным могуществом, ведь бог, по существу, лишил его права выбрать себе наследника.
Сознание своего бессилия повергло Тиберия в глубочайшую депрессию: он знал, что его внук потерял не только империю, но и жизнь. Император погрузился в коматозное состояние, так что окружающие сочли его мертвым.
Увидев Тиберия бездыханным, все тотчас кинулись поздравлять Калигулу, который с юношеской нетерпеливостью поспешил завладеть символом императорской власти, перстнем с печатью, которой Тиберий закреплял государственные указы.
Сорвав перстень с пальца императора, Калигула отбросил свое притворное смирение. Он необычайно оживился.
— Наконец я император! Император Гай! — восторженно восклицал он, вслушиваясь в еще непривычное для него сочетание слов.
Он смеялся, радостно хлопал в ладоши, вертелся и подскакивал, как малый ребенок. И вдруг:
— Мне холодно. Укройте меня.
И снова:
— Мне холодно. Я хочу есть.
Слабый, как шелест, стон, доносился с постели императора. Тиберий, только что бывший недвижимым и безгласным, постепенно приходил в себя, сначала к нему вернулся голос, потом зрение.
— Перстень. Где мой перстень? Верните мой перстень, — хрипел старик.
Поверженные в ужас, все разбежались.
Вид Калигулы был ужасен. В перекошенном судорогой лице — ни кровинки. Помертвевшие от страха губы все еще улыбались, но это была уже не улыбка, а гримаса до смерти перепуганного человека, разом утратившего дар речи и способность соображать.
Растерявшийся на какую—то секунду Макрон мгновенно овладел собой. Молниеносно выхватил из рук потрясенного — Калигулы перстень и вложил Тиберию в ладонь. Старик успокоился и сжал холодные пальцы.
Макрон позвал разбежавшихся слуг и велел им набросить на старика одеяла и ворох шерстяной одежды. Затем, удалив всех из спальни, подтолкнул оцепеневшего Калигулу к ложу умирающего и вместе с ним навалился на едва дышащего Тиберия. Немного усилий… и под грудой тяжелых одежд император испустил дух.
Глава шестая. Меднобородые
Смерть Тиберия спасла мужа Агриппины. Ему грозило самое суровое наказание. Один из обвиняемых по делу Альбуциллы уже покончил с собой: не дожидаясь суда, он вскрыл себе вены.
Что касается Гнея Домиция Агенобарба, то Макрону не стоило особого труда найти против него обвинение. Гней был действительно личностью отвратительной, наделенной одними лишь пороками и абсолютно лишенной добродетелей. Он вступил в кровосмесительную связь со своей сестрой Лепидой, которая потом вышла замуж за Валерия Мессалу Барбата и родила ему дочь Мессалину, чье имя связано с самыми скандальными страницами римской истории.
Воры, насильники и взяточники в роду Домициев были не редкостью. От своего деда, который, как все Агенобарбы, имел рыжеватую бороду (отсюда и прозвище — Агенобарб означает «меднобородый»), Гней, по словам оратора Лициния Красса, унаследовал медную бороду, язык из железа и сердце из свинца. Однажды в припадке гнева он убил своего вольноотпущенника только за то, что тот отказался подчиниться его прихоти и пить с ним, сколько ему велели. В другой раз во время вспыхнувшей ссоры он посреди Форума выбил глаз римскому всаднику. Похоже, на этого негодяя не было никакой управы. Проезжая как—то по Аппиевой дороге и увидев на ней маленького мальчика, он нарочно подхлестнул лошадей и с разгону задавил ребенка.
Кроме патологической жестокости, Гней Домиций отличался наглым мошенничеством: он не платил посредникам за вещи, приобретенные на аукционах; будучи претором, бесцеремонно присваивал награды, завоеванные победителями на скачках.
Таков был муж Агриппины, дочери великого Германика.
Обвиненный в оскорблении величества и заключенный под стражу, Гней Домиций после смерти Тиберия неожиданно оказался на свободе. Не чувствуя от радости земли под ногами, он помчался в дом супруги, и оба, пребывая в эйфории от того, что смерть лишь коснулась его своим крылом, отпраздновали счастливое событие, проведя ночь вместе, чего они не делали уже многие годы, — в супружеской постели.
Вскоре Гней оставил Рим и скрылся в Пиргах, в своем поместье на берегу Тирренского моря. Агриппина же ровно через девять месяцев после смерти Тиберия, 15 декабря 37 года родила своего первого и единственного сына, будущего императора Нерона. Произошло это в Анции, куда в ожидании родов уехала Агриппина. Здесь, в маленьком приморском городке, чуть южнее Остии, издавна находились виллы богатых
