видимого, зримого урона.
Александра Александровна медленно подняла на него глаза, в которых не было и тени узнавания. Еще никогда Сашенька не видывал сестру столь бледной. Даже губы у нее были белее снега зимой.
– Что, что с тобой?!
– Черт побери, да прекрати душить ее! Она не ранена!
Сашенька не удивился, услышав голос Марты. Он испытал лишь гнев.
– Что сие значит? – выкрикнул яростно. – Разве я не велел тебе…
– Оставь Марту в покое, – тихо прошептала сестра. – Она спасла меня.
– Случайность, – даже расстроился Сашенька. – Ты случайно не ангел-хранитель?
Марта глянула на него холодно.
– Ты просто щенок, любезный. Али я должна была смотреть, как сестра твоя погибнет, только потому, что ты мне… не доверяешь?
Это не было случайностью. Таких случайностей нe бывает. И Сашенька прекрасно понимал это.
Боль вернулась ночью. Весь вечер они провели в молчании. Сестра принципиально отказывалась разговаривать с ним, отводила взгляд, он физически-болезненно ощущал ее враждебность и дурное настроение. Даже обычно болтливый Густав не раскрыл рта.
Досадливо поморщившись, Сашенька было подумал, а не отправиться ли на задние дворы, в людскую, где разбитные, румяные девки и развеселят, и приласкают. Занятия любовью были для него прежде сравнимы с принятием пищи: кушать-то иногда зело хочется, тем паче, вкусненькое, лакомое! Да нет, не пойду, решил Сашенька, засыпая.
Вновь он проснулся буквально через несколько минут, сбежал из обрывков начинавшегося уже кошмара, выскочил из него с глухой болью в левой руке.
Во рту было премерзостно, и точно также на душе. Кошмар был отчаянием, горестным воспоминанием о нелепо погибшем Петьке Сапеге, бессмысленным, но очищающим гневом на судьбу, что может ударить столь жестоко и коварно.
Он попытался вызвать перед взором внутренним образ Сапеги, и в ужасе понял, что не может. Ему вспоминалась их последняя встреча: как Петька сидел в золоченом кресле, во что был одет, вспоминались его жесты, звуки его голоса – все было, только вот лица Петькиного юный князь вспомнить никак не мог. Что-то в его душе отчаянно противилось сему воспоминанию.
Сашенька поднялся, подошел к окну, осторожно сдвинул в сторону тяжелую, мрачную штору.
Нечего там смотреть, сие он знал прекрасно: Нева, дорога – все дремало в совершенном спокойствии. Но Сашенька все равно стоял и смотрел с редкой смесью ужаса и восторга. Мир больше не был поделен на свет и тьму, – пропало куда-то сие разделение! – в нем господствовала абсолютная чернота, по краям переходящая в серый безжизненный цвет. И Сашенька, вглядываясь в подобные переходы ночи, невольно задумался над тем, а может ли все, увиденное им, быть отражением реальности: свет и тьма, жизнь и смерть были не только двумя экстремами космоса. Всюду царили промежуточные оттенки, вмещавшие в себя любые тени, любых существ. Вон, поди, сущие волки мелькают – только белые отчего-то.
Сашенька вздрогнул: да что с ним такое? Потусторонний мир как будто поверил в него со всею серьезностью и играет теперь на слабых его нервах.
Он никогда не понимал людей. Так, может, он – тоже тень, аль оборотник какой? Царство тьмы, что населяет мир в час меж днем и ночью, считало его оборотником и, кажется, развернуло на него свою охоту. Не выдумывает ли он все это? Мир состоит из впечатлений, просеиваемых человеческими чувствами, а вряд ли чувства обманывают его. Из чего тогда составляется жизнь, как не из воспоминаний и из тех магических трех секунд, что зовутся настоящим? Настоящее кратко, а Прошлое – велико и безмерно. Он утонул в нем.
Шорох разогнал его мысли. Кто там? Юный князь накинул на себя халат атласный и осторожно выглянул из покоев спальных. Он устал, но это была чисто физическая усталость. Его душа пребывала в брожении, и Сашенька знал, что сей ночью не найти ему покоя – да и не хотел он его искать. Сны не имели больше над ним власти.
Тишина дворцовая навалилась на него всей тяжестью. Сашенька словно ударился о безвидную, прозрачную стену, о коей раньше и не догадывался-то.
Ореховый кабинет батюшкин был занят – там спала Марта, следовательно, не посидишь там запросто. И все же…
Сашенька осторожно потянул на себя дверь кабинета.
– Марта? – спросил он.
И не получил ответа. Ее не было. Сбитые простыни на узком ложе, разбросанные подушки и одеяла. Кровать была пуста. Марта… все-таки ушла.
Несколько минут Сашенька просто стоял на месте, чувствуя абсолютную свою беспомощность, затем решительно развернулся и бросился в соседние покои: может, она там?
Куда там, мечтатель!
За спиной юного князя возникла тень сестры, колыхнулась.
– Ее нет, – вздохнул он.
– Что?
– Ее больше нет, – Сашенька кивнул в сторону Орехового кабинета.– Наша гостья того-с… съехала. И не спрашивай меня, почему.
Последние следы сонной усталости исчезли с лица Александры Александровны.
– Что ты наделал?
– Я ничего не делал, – не понял ее Сашенька. Сестра сердито махнула рукой в сторону кабинета.
– Что ты там искал?
– Ничего, – смутился дико Сашенька, даже в полумраке было видно, как покраснел он. – Мне послышался какой-то шум, вот я и…
– Шум? Ты выгнал ее. Ее, понимаешь?!
– С чего ты взяла? – возмутился юный князь.
– Ты и так Ее уже выгонял, – возмущалась сестра не меньше. – Господи, полночь на дворе, а ты! Холодно, темно…
Сашенька зажмурился, мысленно сосчитал до десяти. Только не ссориться!
– Но я не выгонял ее!
– Где же тогда она?
В этот момент раздались шаги, мягкие, но нерешительные. Сашенька подскочил к двери и буквально подхватил Марту на руки. Ее волосы были растрепаны, нечто темное – кровь? – налипло на них. Правый рукав платья был разорван, подол забрызган грязью.
– Эй! – воскликнул юный князь. – Что… что произошло?
Не отвечая, Марта прошмыгнула в кабинет и заперлась там. Сашенька бросился на дверь с кулаками.
– Я спросил тебя, что случилось?
Дверь подалась. Марта успела уже сбросить с себя грязное платье и стояла посреди кабинета обнаженная.
Саша попятился в растерянности – на правом предплечье их странной гостьи зияла глубокая, рваная рана. Сашенька не обманулся – серебристо-белые волосы ее были запачканы кровью.
– Господи, да что случилось?
Марта, не стыдясь наготы, подошла к кувшину с холодной водой и принялась промывать рану на руке. Она не отвечала, она просто впитывала его слова.
– Боже, боже, Марта! – вернулся вдруг голос к онемевшей от ужаса Александре Александровне.
Марта вскинула не пораненную руку в жесте, который должен был успокоить их. Куда там!
– Марта, прошу тебя! – в голосе сестрицы Сашенька разгадал панику, внезапно разбудившую в нем непонятную ревность. – Что с тобой, а?
– Ничего, – наконец, ответила Марта. – Я просто слегка поранилась. Ничего ужасного со мной не произошло.
– Как же нет! – едва не плакала госпожа Бирон. – Я позову за лекарем.
