бегут даже, а парят, летят, едва касаясь земли. У нее развеваются волосы и юбка, у него распахнуты руки для объятия. И вот сливаются они в сладостном поцелуе, и берет он ее на руки и кружит в стремительном танце любви...
Да... В действительности совсем не так получилось...
Жили поначалу на съемных квартирах. Даша продолжала учиться. Степан, если и пытался устроиться по специальности, то неудачно. Все его попытки заканчивались одинаково: пару-тройку месяцев он держался, а потом уходил. Или его просили уйти. Но это принципиального значения не имело: он ли, его ли... Имело значение то, что жить на стипендию Даши было немыслимо. Квартиру оплачивали родители Степана, а обещанную машину, полученную в подарок буквально через неделю после возвращения из армии, требовалось заправлять бензином. На это тоже нужны деньги.
Степан про службу не рассказывал. На все вопросы отвечал односложно:
–?Да что рассказывать-то? Война – она и есть война.
Как будто Даша знала, как будто она когда-то была на войне.
Ни об аспирантуре, ни о работе в престижном издательстве речь уже не шла. В стране началась перестройка, а вместе с ней и неразбериха первых метаморфоз в экономике. Поэтому куда приложить свои знания, что с ними делать и как жить дальше, было неясно для сотен тысяч людей... А уж тем более для Степана, который ушел из одной страны, а вернулся в совершенно другую... Который был одним человеком, а стал абсолютно другим... И он метался с одного места на другое, нигде не находя ни интереса, ни самого себя...
Первые бандитские бригады, которые начали сколачиваться к тому времени, не привлекли его. Там была совершенно не та дисциплина, которая, по его понятиям, должна быть в организации подобного типа. А потом он так устал от войны, от драк, от угроз, жестокости и насилия, что окунуться вновь в эту среду, да еще добровольно, уже не мог.
Он устроился охранником. Понятное дело, такая работа не могла его удовлетворить. Тем более – сутки через трое. Эти трое свободных суток надо было занять себя чем-то. А чем? Только извозом на новой машине. Как ни противилась Даша, как ни жалела новое, чистое авто, а вынуждена была согласиться. Цены росли неумолимо, жизнь дорожала с каждым днем, а тут еще выяснилось, что она беременна... Даша махнула рукой: что ж, если не можешь заработать иначе, работай водилой...
С беременностью как будто не вовремя получилось. Рожать ей предстояло летом, перед пятым курсом. А диплом? Как она справится? То ли «академку» брать, то ли бабушек просить сидеть с малышом. Однако, похоже, бабушки вовсе не собирались нянчиться с внуками. Мама Даши даже и не думала о пенсии. Она была еще довольно молодой женщиной и мысли не допускала, чтобы посвятить себя внукам. Свекровь же, которая никогда в жизни не работала, а делила с мужем его нелегкую военную судьбу с переездами и прочими «прелестями» кочевой жизни, решила обрести если не специальность, то хотя бы занятие. Она пошла учиться на курсы бухгалтеров и активно подыскивала работу в ООО или ЗАО, или ИЧП, или бог его знает где, лишь бы занять себя чем-то, да еще за неплохие деньги.
Короче, перспектива рождения ребенка Дашу не обрадовала. Няни в ту пору не были популярны. Оставался либо академический отпуск, либо поочередное сидение с малышом: то она, то Степан. В общем, Даша расстроилась. Собрали семейный совет.
Но и на нем толком ничего не решили.
–?Вот родишь, тогда и посмотрим. А что раньше времени загадывать? – высказался Николай Степанович.
–?Может, тетю Катю привезти из Киева? – робко предложила Дашина мама.
Тетя Катя была родной маминой сестрой, сама имела троих детей, уже, слава Богу, взрослых, но при воспоминании о ней Дашу почему-то затошнило, и она выбежала в туалет. Тетя Катя была необразованна, не очень аккуратна, безалаберна и громогласна. Единственным ее достоинством, по мнению Даши, являлась веселость нрава, да еще, пожалуй, неспособность поссориться. Она была поистине миролюбива, дружелюбна и проста в общении. Но воспоминание о грязном халате, немытых ногах и облизывании общей ложки из салатника вызвали у беременной Даши самый настоящий спазм.
–?А как мы детей растили? Никто нам не помогал! Не на кого было рассчитывать! – Это вмешалась свекровь.
–?Да, но вы и не учились в университете, – парировал Дашин отец.
Тут разговор перешел сначала на личности, потом на воспоминания молодости, затем на современные проблемы. Закончилось все банальным застольем, и к концу вечера уже и не вспомнить было, зачем собрались.
Из всего этого Даша поняла одно: придется выкручиваться самостоятельно.
За три месяца до родов стало ясно: двойня. Эта новость сразила будущих родителей наповал. Они и с одним-то ребенком не очень представляли свою жизнь, а уж с двумя – и подавно. Степан устроился еще на одну работу плюс батрачил на машине. Она, слава тебе, Господи, не подводила пока, денег на ремонт не требовала. Поэтому удавалось кое-что откладывать. Родители с обеих сторон, надо отдать им должное, помогали материально, но все равно молодой семье приходилось расходовать деньги более чем экономно. В съемной квартире мебели не было. Пришлось купить в комиссионке диван, шкаф и стол. А в пункте проката взять холодильник и телевизор.
Наступило лето. Жаркое, сухое, безветренное. Даша носила свой живот с такой тяжестью, что смотреть на нее было больно. Пешком почти не ходила. Всюду ее возил Степан, но даже и по квартире она передвигалась со вздохами, то и дело хватаясь то за поясницу, то за живот. Дети крутились внутри. Давили на внутренние органы, передвигались. Вели они себя очень активно. Ей иногда казалось, что они в футбол играют у нее в животе.
Вечерами она ложилась на бок на диван и, тяжело дыша, просила:
–?Степ! Помнишь, ты мне когда-то стихи читал?
–?Ну...
–?Почитай еще...
–?Ой, Даш! Ну, что, ты ей-богу! Я уж все позабыл, – отмахивался он.
–?А тот... мой любимый... Северянина.
–?Про королеву и пажа?
–?Да, Степ, пожалуйста...
Он садился рядом, прикрывал глаза и, чуть понизив голос, с легким вздохом начинал:
Даша умиротворенно затихала. Дети под сердцем переставали толкаться. Казалось, они тоже слушают голос отца. И хотя стихи звучали совсем не детские, они, наверное, засыпали под мерное перекатывание фраз...
В эти минуты Даше казалось, что Степа, ее Степа, вернулся. Милый, улыбчивый, ласковый Степа. Но нет... Проходило несколько мгновений, муж замыкался, взгляд теперь уже привычно-жестких глаз вновь обретал холодный блеск, и он уходил в свою скорлупу, внутрь себя... Уходил так глубоко, что, казалось, и сам пропадал в этой глубине.
Часто Даша обращалась к нему:
–?Степочка, дружочек, ну, давай поговорим! Расскажи, что тебя мучает...
Он всегда мрачно произносил только одно слово:
–?Война!
Даша пыталась расшевелить, растормошить, разговорить его. Пусть взорвется, заорет, заплачет! Пусть выплеснет свою боль, свои тяжелые воспоминания! Пускай на нее, на Дашу... Но ведь ему станет легче! Ведь наверняка станет! Но он не шел на контакт. В такие минуты он, наоборот, резко прекращал разговор. И как Даша ни стучалась в душу мужа, он не открывал... Даже делал вид, что не слышит никакого стука...
Степан по возвращении из Афгана не смог восстановить отношений с бывшими друзьями. Все они казались ему несерьезными, поверхностными, отравленными погоней за деньгами, карьерой, успехом. Ему казалось, что он знает о жизни нечто большее, чем они. И это знание делало его недосягаемым для дружбы с ровесниками. Да разве только о жизни понимал он больше? Он же заглянул по ту ее сторону. Он
