достижения.
– Иван Алексеевич, а вы еще вот здесь распишитесь, а то подумают, что это я сама исправила, – сказала я, дурея от нахлынувшей удачи.
– Да уж, вы с Ленкой на это дело великие мастерицы, – укоризненно заметил Иван Алексеевич, но все-таки расписался в договоре еще раз, как раз в том месте, где он исправил номер павильона.
Какой жестокий папа. Обвинил родную дочь в стремлении к подлогу. И меня не пощадил. Объединил нас в компанию: дескать, одна шайка-лейка. Неужели его дочь Ленка тоже врет напропалую? Наверное, врет. Мы же с ней одного поколения. Значит, одного поля ягоды.
– А деньги за аренду заплатите в кассу сегодня, в крайнем случае завтра утром, всю сумму, без предоплаты. Если не успеете оплатить павильон, даже я не смогу вам помочь. Конкуренция, сами понимаете, – сказал Иван Алексеевич и снова принялся разглядывать фанерный щит.
Я уже хотела спросить жестокого отца, что он там видит, на этом щите, но передумала. У меня не было времени на разные глупости. Мне еще нужно было мчаться в «Максихаус» за деньгами. Почему-то я подумала, что арендную плату вносят частями. Последовательно. За два дня, за четыре, и так дальше. Оказалось, совершенно неправильно думала. И вообще я ни о чем не думала. Только о своей любви к Горову. В голове до сих пор плавали и переливались восторженные воспоминания о прекрасной ночи. О вещих словах, прозвучавших в ночи. Воспоминания о нашем общем будущем.
Если в голове присутствует небесная любовь, тогда эта самая голова ногам покоя не дает. Через две минуты я уже скакала по Наличной улице, размахивая руками. Если усиленно махать обеими руками, будто нечаянно превратилась в ветряную мельницу, можно убедительно доказать водителям, что девушка крайне спешит и ее срочно нужно подвезти. Но все машины проезжали мимо, обдавая меня грязными струями. С головы до ног. Отовсюду текло и капало, казалось, я плаваю в грязной луже, но мне не до того было. Ничего, поплаваю немного. Издержки капиталистического производства. Временные неудобства. Наконец кто-то сжалился надо мной. Какой-то добрый незнакомец, милосердный человек, все-таки есть на свете благородные рыцари, видимо, еще не перевелись на свете настоящие мужчины, не вымерли, как мамонты. Я приветливо улыбнулась.
– Ты что, с-сучка, прямо на проезжей части выставилась, жить надоело? – злобно рыкнул какой-то бородатый голос.
Посверлил меня взглядом из-за затемненного окна, словно хотел насквозь продырявить. И покатил дальше. Я не разглядела лица водителя. В памяти остался его голос, скрюченный злобой, сучковатый, как корявая палка. И я заплакала. По привычке. И вдруг разозлилась на себя. Да что это я от любой мелочи в слезы бросаюсь, будто в них спасение есть? Нет в слезах никакого спасения. Я встала посредине дороги, широко расставив ноги, уткнув руки в бока. И сразу в меня почти уперлась какая-то машина. Раздался визг, скрип, шелест.
– И куда мы поедем? – спросил молодой мужчина, с интересом оглядывая мою решительную фигуру.
– А в Калининский район мы с вами поедем, – сказала я, плюхаясь на сиденье.
И мне стало легко и свободно. Тепло. Я осмотрела салон. Дорогая иномарка. Красивый парень. Почему он остановился, почему не облил меня грязью с ног до головы, как физически, так и морально.
– Какая у вас машина хорошая, дорогая, наверное? – сказала я, испытывая к водителю благодушные чувства.
– Хорошая машина, дорогая, – подтвердил мужчина, – а куда спешим? Утюг забыли выключить?
– Хуже, – заговорщическим тоном сообщила я, – едем за деньгами.
– Хорошее дело, за деньгами всегда нужно спешить, – скупо похвалил водитель.
И замолчал. А мне захотелось общения. Может, спросить его имя, разузнать, что это за человек мне встретился, ведь скоро он выбросит меня в Калининском районе у здания бизнес-центра и я забуду его лицо, его отзывчивость, благожелательность. И он останется в моей памяти навсегда, пока я буду жить на свете. Мы все состоим из тысячи людей, встретившихся нам на жизненном пути, и они все находятся внутри каждого человека. А мы в них. Энергетический обмен. Астральное наполнение.
– Вы такой добрый человек, – сказала я, изнывая от недостатка общения.
– Пятьсот, – резко бросил «добрый» человек.
И я срочно заткнулась. И такое бывает: наверное, парень остался без работы, голодает, бедствует, на дорогом автомобиле занимается извозом, – а я тут от избытка эмоций бросаюсь на шею первому встречному.
– Пятьсот так пятьсот, – сказала я, мысленно поблагодарив незнакомого человека за науку. Правильно поступил мужчина, именно таким образом нужно гасить чужие порывы. В самый разгар эмоционального горения нужно назвать сумму, и человек вмиг забудет собственное имя. Тут уж не до эмоций станет. Я отдала пятьсот рублей, буркнула слова благодарности и побежала по парапету к бизнес- центру. Издалека увидела Черникова и Ниткина. Они стояли у входа, курили и о чем-то негромко переговаривались. Странная пара. Двое красивых мужчин. Стоят на виду, на обозрении, будто на рекламном щите выставились. Вживую. Оба высокие, стройные, поджарые. Но Черникова портит надменность, плавно переходящая в цинизм, а от Ниткина воротит от его чрезмерной угодливости. Алексею хочется угодить всем, всему миру. Увидев меня, дивные красавцы примолкли, пристально уперлись взглядами, словно впервые узрели промокшую до нитки девушку. Я отвернулась, сделав вид, что не заметила мирно беседующих мужчин. В офисе безлюдно. Никого. Я стукнула по выключателю, открыла сейф и обомлела. И было от чего обомлеть! В алом гнезде лежало лишь колечко с бирюзой. А конверт с деньгами отсутствовал, будто его там вовсе не лежало. Некстати вспомнился одесский юмор. Совершенно некстати. Там его лежало. Очень даже лежало. Точно помню. Я положила конверт, затем колечко, потом вошел Ниткин, и я закрыла сейф на три оборота. А сколько оборотов сейчас сделала? Не помню. Только в эту минуту я поняла, что такое настоящий стресс. Это когда в голове пусто и шумит. Гудит. Нестерпимо гудит. И еще разрастается пронзительная боль, боль душевная, медленно переходящая в физическую. Я закрыла сейф и посмотрела на часы. Семь вечера. В выставочный комплекс уже не успею. Да уж все равно теперь. Мне торопиться некуда. Мне этот комплекс больше не понадобится. И я ему тоже. Я медленно сползла на пол, затем бездумно приподняла тело и выползла в коридор. Я не шла, а волокла собственное тело, словно оно превратилось в тяжелый мешок с дерьмом, шла, не зная куда. Много дверей, все плотно закрыты. Длинный коридор. Безлюдно. Из-под одной двери пробивается узкая полоска света. Кадровка. Настоящий полковник бодрствует. Негромко стукнула в дверь.
– Входите, – крикнул Степан Федорович.
Родной голос. Свой. Ему можно довериться. Я вошла и зажмурилась от яркого света. Даже глазам больно. Не могу видеть несправедливость. Не могу. Но Степан Федорович ничего не должен знать, старый полковник любит меня, опекает, заботится обо мне. Отставник не переживет позора. Нельзя подрывать доверие в массах, не могу поделиться с ним своим горем. Полковник не поймет.
– А вы еще на работе? – сказала я.
– А ты что, не видишь, что ли, Настя? – весело откликнулся Степан Федорович.
Отставник неловко тыкал узловатым пальцем в клавиатуру. Клавиатура бурно сопротивлялась, она пищала, трещала, но всеми силами старалась удержать боевые позиции. Но Степан Федорович не сдавался, штурмом брал неприступную крепость.
– Помочь? – сказала я, бледнея от одной мысли, вдруг Степан Федорович согласится принять помощь.
А я не смогу сейчас набрать текст. Даже самый короткий. Даже одним пальцем. Ни одного слова не выдавлю из упрямой клавиатуры.
– Не надо, – боднул головой воздух Степан Федорович, – мы и сами с усами. Ты что-то бледненькая, Анастасия, не случилось ли чего?
Да. Да. Случилось. Мне очень хотелось кому-нибудь пожаловаться. Очень. Слезы нависали тяжелой пеленой, угрожая пролиться бурным потоком. Еще одно слово, и водная струя собьет с ног отставного полковника. Повалит на пол. Вместе с упрямой клавиатурой. Я с трудом удержала слезную лавину.
– Да нет, все нормально, полный порядок в танковых войсках, – выдавила я из себя. – Степан Федорович, а ключи от сейфа у кого были? Ну, кто занимался установкой ящиков в здании?
– Договор с изготовителем заключал я, подписывал Денис Михайлович, а устанавливали эти, как их,
