мудераторы, – засмеялся Степан Федорович.
Ему наконец удалось выбить целую строку. Клавиатура временно отступила, отошла на запасные рубежи.
– Модераторы, – поправила я.
– Да, все правильно, точно, эти самые модераторы, они у нас на все руки мастера, – сказал Степан Федорович и ткнул пальцем в alt. Чертыхнулся. Покраснел. Побагровел. И вновь взялся осваивать непослушную технику.
– Степан Федорович, значит, у кого-то в здании может оказаться запасной ключ от сейфа? – сказала я.
Даже присесть не могла, сил не было. Стояла у стены и смотрела на Степана Федоровича. Упрямый человек, настырный. Кадровик запросто может обзавестись секретаршей, она ему по должности положена, и какая-нибудь девушка за оклад будет набирать ему версты и гектары текстов, самых разных. Но он упорно сидит по вечерам в кабинете и долбает заскорузлыми пальцами по клавиатуре. И добро бы вдовец был. Так у него жена есть, всем на загляденье, между прочим, на двадцать четыре года моложе Степана Федоровича.
– Такого не может быть! – категорическим тоном заявил Степан Федорович. – Единственный ключ к каждому сейфу – один из обязательных пунктов договора. Категорическое условие.
– А если кто-нибудь потеряет ключ, и тогда что, сейф выбросить, что ли? – спросила я.
– Нет, сейф выбрасывать не надо, в случае утраты ключа сотрудником Денис Михайлович пишет отдельное письмо, и завод-изготовитель по специальной болванке в срочном порядке затачивает второй ключ. Но это на уровне чрезвычайного происшествия. Сотрудник, утративший ключ, подлежит увольнению из компании. На него заводится персональное дело, расследуется, как да где мог утратить ключ человек, затем его подвергают дисциплинарному взысканию и уже после этого увольняют. По статье. Это обязательное условие трудового контракта. Анастасия, ты чего, ключ потеряла, что ли? – крикнул Степан Федорович и оторвался от увлекательного занятия.
– Да нет, что вы, Степан Федорович, – испугалась я, – вы печатайте, печатайте на здоровье, если хотите, я наберу вам текст. Хотите?
– Не хочу, Анастасия, не хочу, желаю самостоятельно овладеть этим сложным аппаратом. А ты иди домой, иди, а то уже поздно, – сказал Степан Федорович и снова занялся своим делом.
– Степан Федорович, вы случайно не знаете, где наш Ниткин живет? А то у него сотовый отключен, а мне нужно документы по выставке передать, – сказала я, вытирая быстротекущие слезы.
Слезы текли стремительно, потоком. А стихию ничем остановить невозможно. Человеческий разум пасует перед природой. Но Степан Федорович ничего не видел. Его привлекала клавиатура. Зеленые кнопочки мигали, перемигивались, будто от всей души смеялись над старым воином. И заодно надо мной.
– Я знаю даже, где живет Сам Горов, а твой Ниткин вон в той зеленой папке находится, сама посмотри, а я занят, – сказал Степан Федорович и сердито заколотил по всем буквам. Получилась какая-то буквенная чехарда. Я вытащила папку с надписью «Для служебного пользования». Открыла страницу на букву «Н». Садовая, 13, 62. В квартире больше никто не зарегистрирован. Только Алексей. В анкетах других сотрудников есть разные там жены, мужья, дети, родители. Даже соседи у некоторых имеются, неизвестно для какой цели. А наш Ниткин живет один. Коварный тип. Придется ехать на Садовую. Алексей Ниткин знает, где собака зарыта. Он один видел, как я закрывала сейф. И там лежал конверт.
– Спасибо вам, Степан Федорович, – сказала я, капая слезами на зеленую обшивку адресной папки.
Слезы оставили мокрые разводы на дерматине. Я положила папку на батарею. Пусть обсохнет.
– Настя, будет тебе, иди отдыхай, – отмахнулся от меня Степан Федорович.
И я вышла за дверь. Сквозь слезы успела заметить, что клавиатура все же взбунтовалась. Она не перенесла насилия над собой. Взяла и тихо угасла. А крючковатые пальцы барабанили по пустой гробнице. Но Степан Федорович был увлечен. Когда полковник заметит технические неполадки, уже наступит утро.
В офисе было темно. А я ведь не выключала свет, когда уходила. Стукнув по выключателю, нервно вздрогнула – за столом сидел Алексей. Он тупо смотрел в пустой монитор. Не играл, не взрывал и никого не бомбил. Просто сидел и смотрел в пустоту. И сидел-то в кромешной тьме. Странное занятие. И Ниткин этот ужасно коварный.
– Ниткин, – заорала я, пытаясь справиться с дрожью, – что ты все сидишь и сидишь? Все давно дома уже, а ты один сидишь тут. Меня только пугаешь.
– А я тебя жду, Настя, – сказал Ниткин.
– Зачем? – удивилась я.
– Хочу тебя домой проводить, а то сейчас такое на улицах творится, преступность, хулиганы, – сказал не в меру услужливый Ниткин под грохот оглушительного взрыва.
Алексей вновь включил любимую игру. Видимо, Ниткин ждал меня, чтобы насладиться боевым зрелищем в мониторе и одновременно печальным в моем лице. Получилось бы двойное удовольствие. Во мне варилось что-то непонятное, что-то бурливое и пенное. Хотелось стукнуть Ниткина по затылку, разбить компьютер под взрывы снарядов, но я почему-то села на стул и расслабилась. Агрессия закончилась. Вся вышла куда-то. Пустое тело, ноющая голова. И никакой решимости.
– А потом? Куда ты потом поедешь? – сказала я, спокойно так сказала, ощущая тупую боль в затылке, будто это не Ниткина, а меня стукнул кто-то невидимый.
– Потом поеду в «Папанин», пивка дерну, подергаюсь малость…
– Слушай, Ниткин, а ты возьми меня с собой, я ведь вообще не хожу по клубам, – сказала я, размешивая густое варево в голове, там что-то начало понемногу проясняться, – и потом провожать меня не надо, я и сама могу добраться, посижу немного в клубе, оттянусь с тобой, а затем уеду. А ты останешься.
Крохотный хвостик смутной догадки то появлялся, то исчезал. Я пыталась поймать его, но он упрямо ускользал от меня. Само придет. Рано или поздно все решится.
– Поехали, – сказал Алексей.
По его тону понятно было, что он не рад грядущей перспективе. Клубная тематика не для меня. Это развлечение для другого сорта людей, особого сорта.
– Тогда по коням, – сказала я и хлопнула ладонью по коленке.
Хлопнула, будто выстрелила. Звонко, звучно, смачно. Ниткин передернулся. Нервный какой-то стал мачо, дерганый. Охранники мирно дремали за пластмассовой перегородкой. Как нагулявшиеся коты. Лениво приоткрыли по глазу каждый. И быстро прикрыли. Мы вышли на улицу без помех со стороны службы безопасности. Холодно. Алексей прогрел машину, повернул ключ зажигания.
– Поехали, красавица Анастасия? – сказал он.
И я вдруг устыдилась. Веселый тон, вполне дружелюбный, зря я его подозреваю. Натуральная паранойя началась, видимо, осеннее обострение. Алексей Ниткин – милый парень, добрый, банку варенья принес на весь коллектив. Я отгоняла от себя дурные мысли, старалась не думать о предстоящих бедах. А беда тащилась за мной, куда я, туда и она. Я села в машину, она тут же уселась на заднее сиденье и уперлась мне в затылок, обдавая меня зловонным перегаром. От беды всегда дурно пахнет потому, что она питается всякой падалью. Совсем не щадит здоровье.
– Поехали, красавец Алексей, – сказала я.
Будь что будет. От беды не увернешься. Так моя мама обычно говорит. А маме виднее. Она в два раза больше меня на свете прожила. Знает, о чем идет речь.
В клубе было душно, шумно, угарно. Здесь всем и всеми владел один хозяин: шум. Он состоял из людских голосов, звона бокалов и бутылок, криков, хохота, дыма, несвежего дыхания, обрывков музыки, грома жестяных тарелок и стука барабанных палочек. Большой такой ком, жесткий и липкий. Шум заскользил по лицу, нагло залез под воротник куртки. Я скривилась. Совсем не полезно для юного организма. За один час пребывания в очаге культуры полностью пропитаешься вредными выбросами. Каждая клеточка будет отравлена токсичными ядами. Будто находишься на территории ядерного взрыва. Теперь понятно, почему Ниткин постоянно дуется в одну и ту же игру, звуки которой напоминают атмосферу
