ты у меня одна осталась. Больше у меня никого нет, – запричитала я, разливая по бокалам вино, грузинское, между прочим, из старых запасов.
– Да говори же, что случилось, – приказала Вавилова.
Строго так сказала. Резко. Прелестная Наташка уставилась на меня, глазищи свои красивые вытаращила и ждет, когда я начну плакаться на судьбу. А у меня нет резона плакаться. Никакого. У меня же все отлично. Карьера есть. И должность есть, и квартира имеется. Только любви нет. Так живут же люди без нее. И славно живут. И сама Наташка вышла замуж за столичную жизнь. Она ведь своего мужа не любит. И я отмахнулась от подруги: дескать, ничего экстремального, ничего особенного. Живу обычной жизнью, тяну свою девичью лямку. Но Наташкина цепкость известна многим в нашем городе. От Вавиловой не просто отмахнуться, она не муха. Наташка обняла меня и тихо сказала:
– Говори давай, а то обижусь.
И я заплакала. И Вавилова заплакала. И мы громко заревели, в унисон, будто две коровы. Наташка изливала свою нелюбовь к мужу, а я очищала душу от обиды и непонимания. Слез было много. И вина много. Все грузинское вино ушло на полив двух девичьих душ. Сквозь слезы и вино я пыталась рассказать Наташке и про Черникова, и про московский поезд, в котором мне приснился дивный сон, и про помойку во дворе, где я впервые встретилась с Марком Горовым, и про Ниткина с его проклятым плакатом и с гениальной фотографией. Я умолчала лишь о незаконном проникновении в чужое жилище. В этом проступке я не созналась бы даже под пытками. Никому не смогла бы рассказать, никому, даже маме. Даже Марку Горову. И вдруг я замолчала, насухо вытерла слезы и залпом допила вино. В этот сокровенный миг я поняла, что есть единственный человек на планете, кому бы я призналась во всех своих поступках, даже самых неблаговидных, преступных, нескромных. И это был Марк Горов. От наступившей истины мне стало нестерпимо душно. Я открыла окно. Свежий ветер охладил наши разгоряченные слезами и вином лица.
– Наташка, а я ведь люблю его, сильно люблю, до смерти, – сказала я.
– Кого? Марка? – сказала Наташка.
Вавилова не задала вопрос. Она ответила на него сама, поскольку, спрашивая, уже знала ответ. Мы помолчали. Катарсис прошел. Моя кухня стала местом исполнения ритуалов фэн-шуя. Две девушки очистили организм от накопившейся скверны. Будто омыли свои души.
– Настя, тебе будет трудно с ним, очень трудно, поверь мне, он же, как скала, раздавить может случайно и даже не заметит ничего, – сказала Вавилова.
– Знаю, но что я могу сделать? – возразила я.
И мы вновь замолчали, каждая думала о своем, о девичьем. Мы словно прощались с несбыточными мечтами, вдребезги разбитыми суровой реальностью. И мы прощались с юностью. Впереди нас ожидала взрослая жизнь, наполненная тревогами и заботами, печалями и страданиями.
– Настя, хватит грустить, мы же с тобой красивые, успешные, за нами бегают достойные мужчины, они добиваются нашего внимания, ревнуют, страдают, завоевывают. Неужели тебе этого мало? – сказала Наташка, целуя меня в щеку.
И я не отстранилась. Да. Это так. Наташка права. Нам многие девушки могут позавидовать. Но как это сложно, невыносимо сложно выдержать.
– Мне всего достаточно, Наташа, у меня есть любимый мужчина. Этого хватит до самой смерти. На всю жизнь.
И этим я завершила нашу вечеринку. Мы быстро убрали кухню, вымыли посуду, спрятали пустые бутылки в отдельные пакеты, чтобы мама не заподозрила меня в легкомысленном образе жизни, попрощались. Еще раз всплакнули. Зареванные, с мокрыми глазами, мы долго молчали, пытаясь понять, что с нами происходит. И ничего не поняли.
– Вот такой, Наташка, у нас с тобой фэн-шуй получился, – сказала я, провожая Вавилову.
Вдали уже мелькал желтый огонек. Я позвонила своему старому другу-таксисту. Он мгновенно примчался на вызов, будто находился где-то рядом, в соседнем доме. Увидел Вавилову и пришел в восторг. А меня как бы уже и не видит, не замечает, еще друг называется. Я спрятала улыбку. Таксист с обожанием смотрел на Наташку, выскочил из машины, распахнул перед ней дверцу, изогнулся дугой, хвост колесом, перья распушил. Вот какие фокусы красивая женщина с мужчиной может проделывать, легко и свободно, одним лишь взмахом длинных ресниц.
– Приезжай в Москву, если что, помогу тебе с работой, – сказала Наташка и осеклась.
А я подавила судорожный вздох. Если что-нибудь со мной случится, то Наташка уже не сможет устроить меня на работу, даже в Москве. Наташка работает у своего мужа в подчинении, а муж Вавиловой работает в компании Горова. Ничего астрального. Все просто. Московский филиал «Максихауса». Разветвленная сеть владений Марка Горова.
– Наташка, «паганэль» ты мой любимый, не забывай меня, звони, приезжай, – сказала я, припадая к плечу подруги.
– Настена, никакой я тебе не «паганэль», зови меня просто поганкой, – рассмеялась Вавилова, взмахнула рукой, ловко юркнула в такси, и вскоре желтый огонек исчез за поворотом.
А я осталась одна. Так началась моя новая жизнь. Если у девушки вдруг случается облом в личной жизни, именно в этот момент стремительно взмывает вверх ее карьера. Точно так произошло и со мной. Я почти утонула в работе, нарочно погрузив себя в море звонков, встреч, деловых переговоров. И спокойно сидела на дне, будто морская царевна. И мне было неплохо там. И не очень хорошо, но и не совсем плохо. Договоры, клиенты, разгрузка, погрузка. С мамой встречалась редко. Мы переписывались с ней. Холодильник был облеплен многочисленными посланиями сверху донизу. Не забудь съесть суп. Компот в холодильнике на второй полке. Джем в вазочке. Салат на столе. И так далее. Я тупо съедала суп, салат, джем. Вставала ночью и пила компот. Бессонницы не было. Нет. Совсем не было бессонницы. Я обрела привычный сон, крепкий, молодой, свежий, бодрый.
Лишь иногда я просыпалась в середине ночи и вспоминала свой давний сон. Сейчас он мне казался чем-то странным и непонятным. Как все это могло случиться – поезд, сон, несостоявшаяся свадьба с Черниковым, встреча на помойке с Горовым? Может быть, ничего этого и не было вовсе? И я спокойно засыпала. Ничего не было. И любви больше нет. И надеяться незачем. Надо жить. Работать. У меня есть мама. Подруги.
Прежние ушли в прошлое, зато появилась новая – Людмила. Она стала другой – новой, красивой. После похода к косметологу Людмила превратилась в принцессу. Серые пятна пропали. Лицо стало круглым, симпатичным, ровным. И никакой ненависти к человечеству в целом. У новоявленной красавицы появилась цель, благородная цель, хочу заметить. Людмила ежедневно подкарауливает Черникова возле приемной и нещадно краснеет в его присутствии. И сразу хорошеет, становится влюбленной и глупой одновременно. Но Денис Михайлович не обращает на измененную в лучшую сторону Людмилу никакого внимания. И на меня, впрочем, тоже. Будто я уже умерла.
Марк Горов постоянно летает в Америку. У него там бизнес. В «Максихаусе» бывает редко. Всем заправляет Денис Михайлович. А правой рукой у него числится Ниткин. Это штатная должность. Высокооплачиваемая. Алексею нравится играть роль правой руки у хозяина. Мы до сих пор с ним словом не обмолвились. Делаем вид, что вообще не знакомы, не здороваемся, не прощаемся. Часто сидим в офисе вдвоем и молчим. Лично мне Ниткин – не помеха. Видимо, я ему тоже не мешаю. Абсолютно не мешаю. Так и живем. Скучно, монотонно, пресно.
Иногда мне вспоминаются африканские страсти с похищением ценностей, с проникновением в чужие жилища, плакаты с интимными изображениями, и мне кажется, что все это происходило не со мной, а с какой-то другой девушкой. Она уже умерла. Той Анастасии больше нет. Появилась новая Настя, умудренная и взрослая. Чужая. Незнакомая. И эта новая и чужая Анастасия боится самое себя. Она боится давних воспоминаний. И совсем не любит чудесные сны. Она часто просыпается, чтобы ненароком не погрузиться в давний и дивный сон. Сны и воспоминания вызывают на поверхность сознания разные сомнения. Новая Анастасия больше не сомневается. Она уверена в своей правоте.
Меня устраивал новый порядок вещей и понятий. Я больше не пыталась расшифровать код доступа, абонент так и остался для меня вечно недоступным. И пусть. Я вообще старалась избегать лишних размышлений. Они мешали мне жить и работать. Из работы я сделала себе щит и закрылась им от реальности. Работа стала моей второй кожей. Я отлично зарабатывала. Прекрасно себя чувствовала. И больше не плакала. Все мои слезы когда-то растворились в грузинском вине. Превратились в соленый
