ним другим образом. Он упрямо отказывался сдавать позиции, которые уже невозможно было удержать. Если же в конце концов он соглашался на настойчивые требования генералов, то только скрепя сердце, когда время уже было упущено. Насколько его состояние здоровья влияло на принятие военных решений, видно, в частности, из его отношения в начале 1944 г. к Манштейну, который был самым опасным противником союзников после Лиддела Харта, чья отставка была связана не только с хроническими болезнями, но и еще с добавившимся заболеванием правого глаза. По мере обострения болезней Гитлер, опираясь на «свой опыт времен первой мировой войны, все чаще отказывался пусть даже на короткое время оставлять завоеванные прежде территории и оголять второстепенные фронты и театры военных действий ради тех участков фронта, где можно было добиться решающих успехов. Предложения генералов о подготовке запасных позиций и укреплений в тылу он не принимал. Тылоставался открытым вплоть до осени 1944 г., когда было уже поздно, хотя уже в 1943 г. было ясно, что это роковая ошибка. В результате измотанные войска, вынужденные покинуть свои позиции, не могли найти никакого пристанища и опоры, вследствие чего отступление, которому Гитлер противился всеми силами, происходило еще быстрее. Однако он упорно оставался на своей точке зрения, сформированной на основе опыта времен первой мировой войны, что генералы думают только об отступлении.
Его неправильные решения по техническим вопросам, в частности, относительно люфтваффе и танковых войск, после 1941 г. стали причиной многих неудач. Так, например, он не поддержал создание реактивных самолетов, над которыми уже с 1941 г. велась работа на заводах Хейнкеля в Ростоке, так как надеялся, что сможет в ходе молниеносной войны одолеть и Советский Союз. В день начала операции «Барбаросса» он приказал снизить производство вооружений. Однако распоряжение об окончательном прекращении серийного производства реактивного самолета «Мессершмит-262», отданное им в сентябре 1943 г., было всего лишь следствием тупой упрямости вследствие обострения болезней в середине 1942 г. и нежелания воспринимать новшества, что ему было свойственно и до этого. Уже за шесть месяцев до этого, в марте 1943 г., когда он вернулся из Винницы в Восточную Пруссию, он был стариком и очень плохо выглядел. Вследствие кифоза грудного отдела позвоночника и легкого сколиоза у него была несимметричная и сгорбленная осанка. Левая рука и левая нога дрожали. У него был неподвижный взгляд выпученных глаз, он с яростью реагировал на безрадостные известия и предложения, не соответствовавшие его планам, и упрямо отстаивал «запрограммированные» ранее точки зрения. Для улучшения аппетита, снятия усталости и стимуляции сопротивляемости организма он дважды в день принимал витамины А и D, а также интелан, содержавший глюкозу, а для восполнения дефицита фосфора и стимуляции гладкой мускулатуры тонофосфан, а вслед за этим антигазовые пилюли Кестера и мутафлор, замененный впоследствии на сухой препарат «коли-гамма». Кроме того, он принимал для улучшения пищеварения эвфлат, для снятия депрессивных состояний через день по 2 ампулы простакрина (экстракт из семенников и предстательной железы) и, в сочетании с другими лекарствами, витамультин с кальцием через день. То, что Гитлер в начале 1944 г. вопреки своим же принятым в сентябре прошлого годарешениям (которые саботировал Альберт Шпеер, отвечавший за вопросы вооружения) вдруг усиленно начал настаивать на скорейшем массовом производстве реактивных самолетов «Мес-сершмит~262», особенно ярко подчеркивает диагноз, поставленный его лечащими врачами. Но и это еще не все. Несмотря на то, что многие специалисты настоятельно советовали ему использовать этот самолет в качестве истребителя, Гитлер упрямо сопротивлялся этому и принял решение выпускать его в качестве бомбардировщика без стрелкового оружия на борту. Насколько хорош, по мнению экспертов, был бы «Мессершмит-262» как истребитель, настолько же бесполезен он был как бомбардировщик. Когда немецкие летчики-истребители умоляли Гитлера разрешить использовать этот самолет против американских армад бомбардировщиков, он уклонился от принятия решения. Он не был готов даже к тому, чтобы провести испытания. Он упрямо оставался при своем мнении и утверждал, что «Мессершмит-262» из-за своей высокой скорости будет уступать более медленным, но, на его взгляд, более маневренным самолетам противника. Осенью 1944 г. он запретил в дальнейшем обсуждать эту тему, когда офицеры Генерального штаба и генералы люфтваффе в очередной раз окольным путем попытались убедить его в ошибочности этого решения. По мнению Шпеера, «Мессершмит-262», достигавший с помощью двух реактивных двигателей скорости в 800 км/час и невиданной для того времени скорости набора высоты, мог бы уже в 1944 г. производиться серийно. Точно так же серийно могли производиться и ракеты класса «земля-воздух», и морские торпеды. Ракеты обладали еще большей скоростью, чем «Мессершмит-262», и самостоятельно наводились с помощью тепловых лучей на самолеты противника, в то время как торпеда реагировала на звук и поражала корабли даже при самых искусных попытках маневрирования. Однако Гитлер запретил и их производство, тем самым ослабив свои позиции. «Я и сегодня придерживаюсь мнения, — заявлял Шпеер в 1969 г., — что ракеты в сочетании с реактивными самолетами весной 1944 г. могли бы сорвать воздушные атаки западных союзников на наши промышленные объекты. Вместо этого (с июля 1943. — Прим. автора) колоссальные средства были брошены на конструирование и производство ракет «Фау-2», которые к моменту их применения осенью 1944 г. оказались совершенно ошибочным решением». Гитлеровская программа мирового господства имела относительно долгосрочный характер, а его стратегия в целом быларассчитана на тот способ ведения войны, который с 1939 по 1941 г. привел в изумление весь мир: на молниеносный «блицкриг». «Будучи более прозорливым, чем его военные советники, он понял, что Германия, имевшая ограниченные источники… в случае затягивания войны всегда будет находиться в невыгодном положении. Единственным способом выиграть войну были быстрые внезапные наступательные действия, при которых страх и превосходство сил первого удара определяли исход сражения, прежде чем жертва успевала собрать силы или обратиться за посторонней помощью». Военные кампании до 1941 г. подтверждали точку зрения Гитлера. Война против Польши длилась четыре недели, против Норвегии — восемь, Голландия была покорена за пять дней, а Бельгия за семнадцать. В течение шести недель Гитлер завоевал Францию, за одиннадцать дней Югославию, за три недели Грецию. До начала операции «Барбаросса» рецепт Гитлера себя оправдывал. Однако в России, которую он также намеревался покорить в ходе молниеносной войны,[358] этот рецепт дал сбой. То, что иначе и быть не могло, Гитлер понял лишь тогда, когда было уже слишком поздно и война в принципе была уже проиграна.
Можно привести несколько примеров того, как Гитлер играл роль полководца и стратега. Тому, что Гитлер, несмотря на оказываемое против Польши военное давление, стремится к политическому решению, как и в случае с Чехословакией в Мюнхене в 1938 г., верил в августе 1939 г. даже Генеральный штаб,[359] который Гитлер держал в неведении и информировал ровно настолько, насколько считал нужным. В качестве военачальника он был еще скрытнее, чем обычно. Примером могут служить его высказывания, сделанные 28 декабря 1944 г. в связи с наступлением в Арденнах. «Тот, кому не положено знать об этом, — заявил он командному составу, — тот и не должен знать. Тот, кто должен знать, может узнать об этом не ранее, чем это необходимо. Это самое главное. И никто из тех, кто что-то знает, не имеет права появляться на передовой, чтобы его не взяли в плен. Это главное требование…» Он никому не доверялбольше того, что было необходимо. Даже Ева Браун, например, не знала до начала операции «Барбаросса», что должно произойти. Незадолго до этого Гитлер сказал ей, что ему необходимо на пару дней съездить в Берлин. В действительности же он направился в Восточную Пруссию, чтобы завершить последние приготовления к восточной кампании. До начала польского похода ни один из военачальников, кроме Германа Геринга, не был посвящен в суть происходящего. Генерал- полковник Йодль, бывший начальником штаба вермахта, диктовал своей жене в 1946 г. в тюрьме: «Ни один военный не мог знать… начнется ли наступление, будет ли это наступление спровоцированным или нет, будет ли это наступательная или оборонительная война… Когда вслед за этим начала раскручиваться пропагандистская машина, когда началась концентрация войск у польской границы, то все крупные военачальники хотя и были в курсе оперативных задач… но политическая и стратегическая сторона дела оставалась для них непроницаемой тайной… Стояла ли вообще за мобилизацией серьезная цель нападения на Польшу, или это было задумано только как средство оказания давления, чтобы усадить Польшу за стол переговоров, как в 1938 г. Чехословакию? Разве не должна была эта надежда превратиться в уверенность, когда наступление, назначенное на 26 августа, было приостановлено? Командующие армиями и руководство Генерального штаба, за исключением Геринга, не были осведомлены о деталях политической борьбы великих держав за сохранение мира».
После на удивление успешного польского похода, в котором Гитлер возложил решение военных задач на Генеральный штаб, учитывавший его пожелания по ведению наступательных действий с территории
