ты ничего не знаешь. Потому что ты со мной говорила не как с будущим мужем. Просто как с «волчонком».
— А почему ничего не сказал?
— Мне показалось, что тебе это не понравится.
— Да уж.
Я пытаюсь отхлебнуть ещё вина, но обнаруживаю, что оно закончилось.
— И когда нас успели… сговорить? Я в Кутной Г оре два раза в жизни была.
— Когда мне было девять лет.
— Что?! Моя мать не стала бы…
— Твой брат.
— Пеко?! Мне нужно ещё вина.
— Да. Сейчас.
Пока Кристо наполняет мой бокал, я пытаюсь подумать что-нибудь умное. Что-нибудь умнее, чем просто «Пеко?!». Когда Кристо было девять, мне было тринадцать, а Пеко — двадцать один. Ну да, взрослый уже — с учётом того, что моя мать не общалась с роднёй в Кутной Г оре, единственный взрослый из моих близких родственников, с цыганской точки зрения.
— Так он что, был знаком с твоим отцом?
— Ещё как. Отец каждое лето ездил в Куттенберг, как и твой брат. Они много общались, с тех пор, как Пеко помог упокоить вашего с ним отца.
— Как это помог?!
— Моему отцу была нужна помощь. Он попросил Пеко.
— Да ведь ему всего семь лет было!
— Да. Но он был крепкий парнишка. Я не знаю всех подробностей, но в процессе дядя Джура, то есть ваш отец, сильно укусил его, так что даже пришивать мясо пришлось. Так Пеко и слезы не проронил.
Я вспомнила шрамы на коже брата. Один из них, оказывается, был не от собачьих зубов.
Неудивительно, что он всегда был такой странный.
— Отец опекал твоего брата. Много проводил с ним времени. Я думаю, отец и рассказал Пеко всё то, чему он тебя потом научил. И я точно знаю, что твой брат несколько раз помогал отцу в охоте.
— И они решили закрепить свою дружбу сговором.
— Да.
— То есть, ты всегда знал, что однажды женишься на мне?
— Да.
— Но ведь ты меня никогда не видел.
— Пеко передавал фотографии.
— И ты младше меня.
— Только на четыре года. Это обычное дело. Знаешь, как говорят — молодой муж ласковей.
— Да уж. Ты знаешь, твой покойный отец, мир его праху, был шибанутый. Попросить семилетнего мальчика упокоить собственного отца. В голове не умещается.
— Ему нужна была помощь. А твой брат уже привык общаться с упырём. Это в любом случае действует на сознание.
— Интересные соображения. Чёрт, у меня не укладывается в голове! Почему мой брат мне никогда ничего не говорил?!
— Я не знаю.
— Налей мне ещё вина.
— Может быть, хватит?
— Я всего лишь праздную свой день рождения. Это тоже безнравственно?
— Нет.
Кристо забирает мой стакан и вновь отходит к бару.
— Значит, если мы появимся в Кутной Г оре, нас поженят?
— Думаю, они ожидали, что мы через месяц-другой приедем. С простынёй.
— Святая ж Мать! — я принимаю стакан и тут же делаю глоток. Гадость какая. — И что ты намерен с этим делать?
— С чем?
— Со мной.
Кристо говорит, тщательно подбирая слова:
— Я не хотел бы, чтобы это было против твоей воли. Особенно если тебе нравится кто-то другой… Но если помолвка будет расторгнута, моя мачеха будет очень огорчена. И молва пойдёт. Ей это будет тяжело. Я бы хотел жениться на тебе.
Очень романтично, детка.
— А как же Марийка?
— Я перестал с ней общаться. После того, как тот верзила чуть не… — Кристо запинается, и я подсказываю:
— Чуть не изнасиловал меня.
— Да.
— И ты тут же, из чувства долга, поставил крест на своей любви. Очень большое и светлое, должно быть, было чувство. Особенно учитывая ещё и Язмин.
Он смотрит угрюмо, но молчит. Лишь когда я допиваю вино, произносит:
— Тебе это тоже хорошо. Ты же сама говорила: у других, мол, раз-два и свадьба.
— Я говорила не «раз-два», а «любовь-морковь». Любовь, понимаешь?
— Любовь всегда можно найти. А свадьба сама по себе. Во-первых, после неё уже не надо беспокоиться о девственности. Во-вторых, если что-то не сложилось, через год можно развестись. И сойтись с тем, кто тебе нравится. В-третьих, обычные цыгане относятся к тебе лучше. Потому что ты для них понятней, если в твоей жизни есть что-то привычное, такое же, как у них.
— Помолчи. Меня сейчас стошнит.
— Это от вина.
— Нет. Это от жизни.
Кристо отходит к дивану. Подбирает деньги.
— Я схожу в магазин.
Да хоть к ежам лесным. К дьяволу на его тринадцать рогов.
Мне хочется кинуть стаканом в стену, но я аккуратно ставлю его на барную стойку, когда за моим наречённым (моим, но не мной!) закрывается дверь. О да, я знала, что с возрастом узнаёшь много нового, но представляла себе это процесс более плавным. А не так: исполнилось тебе двадцать три года, и ты — раз! — узнаёшь, что когда-то пережила смерть, два! — что ты с тринадцати лет просватана, три! — что твой подопечный, мальчишка, которого ты шпыняешь, давно готовится шпынять тебя и постоянно, как теперь уже ясно, примеряет на себя роль твоего мужа и господина. Я вспоминаю, как в Эделене Кристо кинул мне: «Приготовь обед». Да, это были интонации, с какими цыган обращается к жене. И они прорывались постоянно. Надо было быть дурочкой, чтобы принять их за подростковый гонор.
Он говорил о том, что мне даст свадьба. И умолчал о том, что мне будет за отказ от неё. Вероятней всего, обе семьи почувствуют себя оскорблёнными, и я лишусь поддержки цыган. Даже ещё незнакомых — новости в цыганском мире распространяются быстро. Лишусь не только помощи — которую получала, оказывается, ещё даже не зная об этом — лишусь и праздников в кругу большой, шумной, дружной семьи. Утренней переклички из распахнутых окон. Танцев в фойе. Пасхального хлеба. Всего, что сделало меня счастливой в двадцать два года.
Или нет. Возможно, сначала семья предпримет ещё две-три попытки. Мало ли одиноких «волков» или цыган-вдовцов с детьми на руках. («Вообще-то мало,» услужливо подсказывает внутренний голос).
У меня даже голова болит от всех мыслей. Может быть, мне просто отложить эту проблему на потом? Собственно, Кристо так и делал последние полгода. Просто не заглядывать к родственникам. А там как- нибудь само решится. Например, найдёт себе Кристо новую Марийку, да и женится украдкой. И тогда все меня же будут жалеть. Нужно просто немного времени, чтобы всё само собой утряслось.
