Одним движением он вымахнул на середину каюты. Койка мягко защелкнулась, прищемив между ложем и стеной край отброшенной простыни.
— Заранее белый флаг вывесил? — преувеличенно буднично спросил я.
— Отнюдь. Видали мы уже борцов невольного стиля!
Я чуть не споткнулся на ровном полу — он бьет меня моими собственными афоризмами. Неужели добрался до старенького карманного мнемографа, который последнее время валялся у меня где-то в нижнем ящике тумбочки? Принесло же гостенька на мою голову, а? И хоть бы мускул на лице дрогнул.
Зло меня, понимаешь, берет, еле сдерживаюсь при виде его обнаженного, пружинисто пригнутого, с плотным загаром тела — кстати, такой оттенок коже европейца придает только солнце экваториальной Африки, где и сам я провел последний месяц каникул. Окончательно же меня сразила набедренная повязка, которую я своими руками самоотверженно сплел из искусственной соломки на таитянский манер — да я ее с закрытыми глазами узнаю! Ну, держись, парень! Я не из тех, кто позволяет всякому врываться в каюту и напяливать на себя мои плавки!
Короткой мысленной волной прогреваю себя сверху донизу, разминаю и настораживаю мышцы. Стянутая с плеч куртка порхнула на экран, туфли улетели к дверям. Рывок мой стремителен и точен, но безрезультатен. Парень с безошибочной грацией делает полуверонику и, когда я проношусь мимо, захватывает болевым приемом кисть левой руки. Освобождаюсь падением через плечо и голову, перебрасываю его через себя. Он из мостика в двойном изгибе — «штопоре» — ловит мое бедро. Реагирую молниеносным поворотом на противника. И, сходу уйдя в задний кувырок, опрокидываю его в туше. Он выжимает стойку с захватом меня в ножницы ног. Отвечаю прыжком через него с опорой на руки. Ничья.
Современная борьба резка и изящна. Все мои выпады партнер парировал надежными контрприемами, будто заранее их предугадывал. Впрочем, убийственная интуиция выручала и меня: я атаковал из самых неожиданных позиций, мышцы стали всевидящими, подчинялись какому-то сигналу вне моего сознания, сами принимали решение в нужный момент!
Уклонившись вероникой от броска, делаю глубокий подкат. И медленно сгруппировавшись, выстреливаюсь параллельно полу. Лишь на миг тело остается без опоры. И именно в этот миг эффектным обратным сальто за секунду до моей коронной двойной подсечки незваный спарринг-партнер косым поворотом ног выбрасывает меня из равновесия. Мои лопатки сами собой припечатываются к ковру.
Ничего не понимая, не поворачивая головы, пристыженной собачонкой слежу, как парень снова опускает койку, забирается под простыню, подтягивает колени к подбородку. Он предвосхитил прием, о котором не должен подозревать! Ведь я сам его изобрел, на самом себе отрабатывал. Я был так самоуверен, что даже не помышлял о защите: не могли же мои мышцы и мозг разболтать то, чем кроме них никто не владел?!
— Не пора вставать? — ехидно спрашивает мой противник.
Нехотя сажусь. Нос к носу раскрасневшаяся знакомая физиономия. Где же я мог ее видеть?
— Не узнаешь? Вот уж поистине, если боги хотят наказать человека, они отнимают у него разум.
Он по-прежнему, не стесняясь, отделывается фразочками из моего лексикона. Неужели все мои остроты ограничены этим дешевым набором?
— Как ты сюда попал?
— Ножками, детка. Ведь и ты предпочитаешь сей способ передвижения, особенно после отбоя?
— Вот что! Шутка зашла слишком далеко. С какого ты факультета? Я не видел тебя раньше…
— Не смеши, приглядись внимательнее. Ну, пожалуйста…
— Да пропади ты пропадом, чтоб я смотрел на тебя!
— Иными словами, сгинь, фантом, явись, фотон! — пропел парень, игнорируя мою вспышку.
— Боюсь, мне придется доложить о происшествии. — Я прошел в угол, сдернул куртку с экрана видеофона.
— Давай-давай. Диспетчера безусловно заинтересует, почему Кива по временам вздрагивает как от щекотки и выдает белый сигнал. Кстати, за пультом сегодня Цер. Лично.
— Чего ты наконец добиваешься? — Я начинал уставать от бессмысленного кружения в порочном логическом лабиринте.
— О, совсем немногого, — резвился незнакомец. — Хочу, чтоб ты узнал меня. Где еще такого найдешь? Сорок тысяч километров надо вокруг шарика проехать, пока снова наткнешься. Или два метра преодолеть. Выбирай!
Пятерня его с растопыренными пальцами автоматически скользнула к затылку, звонко пошлепала по налитой шее.
На миг мне стало страшно. Мрачная логика его шуток дошла до меня. А жест окончательно раскрыл глаза. Парень вправе издеваться. Потому что я встречался с ним очень часто. В зеркале. Всю жизнь. И складка-царапина напрасно сбивала с толку: у него она и в самом деле справа, хотя я привык видеть ее во время бритья с другой стороны. Зато совершенно безошибочно нащупал ее на собственной скуле. Каким-то чудом мне удалось вдруг наблюдать со стороны самого себя. Да-да, я не оговорился: именно самого себя, собственной персоной, с моим лицом, моими жестами и моими выражениями. Сижу, значит, на своей койке в индивидуальной каюте и спорю с нахалом, который ко мне ворвался и требует эту самую каюту ему вернуть. Но нахал-то тоже я! Потому что если я — не я, то кто тогда моей мыслью думает? В конце концов, я могу поднести к носу ладонь, пошевелить большим пальцем ноги. Могу подпрыгнуть или наклониться… Мой разум все еще в моем теле!
— Не правда ли, процесс самопознания труден и недоказуем? — Сочувствуя мне, парень одобрительно склонил голову к плечу.
Вот еще, недоказуем! Если я — внутри себя, то тот, что напротив, — посторонний. Ребята сговорились разыграть? Так совсем не просто достать артиста с бицепсами, которыми весь курс гордится. Да и стоило ли добиваться такого подобия? Вон даже родинку на руке не забыли. Грим, скажете? Так в нашей потасовке грим давно бы размазался. Я сунулся к зеркалу. На койке я. И тут тоже я. Вылитый. Одинаковые космы. Вздернутый нос. И глаза, оказывается, туда-сюда бегают. В общем, по всем правилам физиогномики, злодей с благородными чертами…
— Расщепление личности прошло без душевной травмы! — прокомментировал мои упражнения гость. Вернее, тот я, напротив. Так сказать, Я-визави. И добавил: — А зря. Стоило бы все-таки ущипнуть себя. Или об стенку головой треснуться. Проверить реакцию на боль, а?
Я смолчал. Ведь если на нем мое лицо, значит, он — это я и нужно отвечать самому себе, размещенному одновременно в двух точках пространства. Цирк да и только. Или я сошел с ума.
Минуточку. Подходящая версия в качестве рабочей. Я сел у порога, скрестил ноги. Итак, помешательство. Скажем, на почве несчастной любви. Или из ревности. Но черт возьми, не из ревности же к самому себе? Да и не такая уж она у меня несчастная! Может, математика виновата? Влезешь в многомерности — не только раздвоишься, в плюс-минус бесконечность упрыгаешь! Одно плохо, свихнуться — и то с блеском не сумел, на себе, родном, зациклился. Курсант Шарапов в двух экземплярах… Звучит. Оба сидим, оба волосы гладим, щеки ладонями подпираем, почесываемся — одним мизинчиком, почти незаметно, да разве себя проведешь? Как это я такой противной привычки у себя не замечал?
Парень поежился:
— Не смотри так. Вижу, что узнал.
А-а, передергивает. Наверное, что-то безумное в лице появилось. Я не отвел взгляда. Кто до меня мог похвастаться, что в глаза себе заглянул? Вопрос только, кто кому: если мы оба — я, то кто на кого глядит, кто ломает голову, какая из двух половинок сумасшедшая?
Парень поморщился, потер указательным пальцем переносицу и чихнул. Протяжно так, на два голоса, с содроганием, всхлипыванием и чуть ли не мяуканьем. Я не выдержал и захохотал.
— Над кем смеешься? — услышал я вдруг собственный голос из уст парня и тотчас прикусил язык.
Действительно, ну чего особенного в этом чихании? Мало ли кому оно покажется пошлым. А если я не умею иначе? Удушаю щекотку в носу, тру переносицу, но все равно сдаюсь… Все не как у других: одно туловище чихает, другое хохочет. До чего дошел, а?
— Будем рассуждать здраво, — проговорил я вслух. — Должно быть какое-то простое и разумное
