адвокатский ублюдок целую ночь продержал его в клубе у себя на глазах?
Это «зачем», как и, впрочем, все остальные его мысли, так ясно читалось на лице Иосифа Рувимовича, что Мише уже не нужны были иные доказательства его вины. Он лихорадочно принимал решение.
Решение же Миши было достойно не мальчика, но мужа. Свернуть Шахтеру шею тут же в клубе, попросту в дружеском объятии пережав артерию, тем самым имитируя сердечную недостаточность, труда не составляло. Уйти, утечь после исполнения приговора для Миши тоже не являлось проблемой. Но он отбросил такой способ действия как недостойный своего статуса. Иезуитская школа хозяина дала себя знать. Месть будет полновесной и утонченной, кара – виртуозной в своем исполнении, пусть и немного растянутой во времени.
На лице же «архангела» ни единая его мысль, ни волна гнева и возмущения предательством Шахтера не отразились ни в малейшей степени. Самообладание адвоката оставалось железным, черты – непроницаемыми и неподвижными. А в голове стройным изяществом линии обозначился план возмездия. С момента же заявления о кончине прошло всего-навсего не более минуты.
Шахтер тоже сумел взять себя в руки и, рассудив здраво, что его молчание становится неестественным и подозрительным, заговорил:
– Что же, Михаил Валерианович, огромная моя благодарность за решение проблемы. Надеюсь, ваша фирма осталась в данных обстоятельствах, так сказать, за кадром?
– Само собой. Спасибо за беспокойство. Но оплошностей мы не допускаем, как вы уже могли убедиться за время нашего с вами сотрудничества, – ответил ему Миша, не пытаясь придать своим словам лишнего намека, но и не скрывая потенциальной опасности их смысла для собеседника.
– Что же, вы, безусловно, правы. А раз так, то думаю, что нам пора расходиться. – Шахтер спешил поскорее покинуть тревожное общество адвоката Яновского. Тем более Иосифу Рувимовичу экстренно необходимо было собраться с мыслями и начать соображать, какие контрмеры он вынужден будет принять в связи с неудобоваримой кончиной Чистоплюева. Ведь в деле он был не один, а объяснение его с компаньонами грозило чрезвычайными осложнениями.
– Одну минутку, Иосиф Рувимович, если вы позволите, – остановил Шахтера повелительно- вопросительный голос Миши. – Я, собственно, хотел поинтересоваться, когда вы произведете расчет за выполненный заказ? Надеюсь, платить вы намереваетесь обычным способом?
Шахтер от души чертыхнулся про себя. Еще одна неприятность и опять целиком на его плечи. Сумма контракта с конторой на сей раз представляла собой величину просто астрономическую. Договариваясь с Балашинским о цене, а речь шла ни больше ни меньше, как о ста тысячах в наличной американской валюте, Шахтер, конечно, имел в виду, что денег платить вовсе не придется. А если и придется вдруг, в силу выгодных обстоятельств, то и расходы будут по справедливости поделены между всеми участвующими в деле компаньонами, то есть разделены на четыре части. Но только лишь в том случае, если ликвидация пройдет при обговоренных с пайщиками условиях. И гарантию исполнения этих условий Иосиф Рувимович, как последний болван, возложил на себя. Очень уж ему хотелось избавиться от маячившей за его спиной фигуры загадочного и плохо контролируемого Яна Владиславовича, так тяготившей его в последнее время. Теперь же платить придется непременно и, что особенно нехорошо, исключительно из его, Иосифа Рувимовича, кармана. Может, сто тысяч для него и тьфу, пустяк, но не сейчас и не в наличной валюте. Когда деньги задействованы практически до копейки, а те, которые можно в срочном порядке реализовать, понадобятся ему самому, чтобы утрясти неувязку с компаньонами. Но и не платить конторе, да что там не платить, даже медлить с оплатой было смерти подобно. И потому Шахтеру пришлось дать исчерпывающий и благоразумный ответ:
– Расчет произведем завтра, вернее, уже сегодня, по договоренности. Разумеется, обычным способом. Я могу идти? – спросил он на прощание с подчинительными интонациями, выдававшими его в глазах Миши с головой. Никогда ранее ничего подобного «архангел» от самоуверенного и снисходительно надменного Шахтера не слышал. Только великий страх и полный провал заставили звучать командирские литавры этого набитого деньгами авантюриста в искательной тональности.
Миша в ответ только кивнул. На прощание никто из них не сказал даже обычного «до свидания», не подал традиционной руки. Причем Иосиф Рувимович, занятый уже с головой обрушившейся на него проблемой, не отдавал себе отчета в необычности своего и Мишиного поведения. Зато «архангел» все видел и из всего сделал выводы.
Когда Миша возвратился в большой дом, обитатели его все еще глухо и мирно спали. Кроме хозяина, одиноко дожидавшегося его в малой гостиной при свете телеэкрана, вещавшего ранние новости. Даже Тата, первая утренняя пташка, еще не гремела кофейником в столовой. О ночных событиях и приключениях хозяина на вокзальных просторах столицы Миша, разумеется, ничего знать не мог.
Вопрос, которым встретил его Балашинский, сразу отрезвил Мишу от упоения собственными успехами.
– И как ты решил с ним поступить? – спросил его хозяин, даже не обернувшийся в сторону вошедшего «архангела».
Господи, выходит, что хозяин все знал. С самого начала, до того как он, верный страж, разоблачил и вывел на чистую воду врага. Никогда, никогда ему не сравниться с тем, кого он выбрал своим наставником, поводырем и божеством. Один только этот тон спокойной уверенности и почти ясновидящего знания, каким обратился к нему хозяин, наполнил всю Мишину душу, до самых ее краев, благоговением и восторгом подлинно выбранного им служения своему владыке. И Миша, желая поскорее заслужить и дальнейшее поощрение, немедленно стал излагать свой план.
– Я подумал и решил, что справедливо будет, если предатель понесет наказание от руки тех, кого хотел погубить, – с пафосом начал «архангел», но тут же осекся, поняв, что впадает в излишнюю библейскую патетику. Далее, помолчав и перестроившись на нужный лад, продолжал он обыденно и спокойно: – Что же, нужно, как мне кажется, просто-напросто слить без шума известную нам информацию тем, против кого была направлена акция. Умолчав о нашем в ней участии, само собой.
– Как? – только и спросил хозяин. Но вопрос прозвучал как дополнительная задачка со стороны благожелательного преподавателя успешному студенту.
– Ну, нужный человечек имеется. Гимор ведь теперь как бы одинок, вот мы и поможем ему найти нового хозяина. А если он не совсем дурак, а он далеко не глуп, уж поверьте, то о нас он будет молчать даже под пыткой. Тем более покровительство нашей фирмы и в дальнейшем лишним для помощника Чистоплюева не будет. Тут получится взаимная услуга.
– Да, обмен равноценный. Наша безопасность на его. – Тут Балашинский все же оторвался от экрана и посмотрел наконец на Мишу. И глаза его были довольные и бесшабашно веселые. – А ты молодец!
И Миша расплылся в улыбке, счастливой и неудержимой, чего раньше с ним много лет уже не случалось, разве вот только что с Ритой, но это было совсем другое дело. Однако строгий кодекс верного помощника и рачителя общинных интересов тут же взял верх. Радость от похвалы никуда не денется, а вот дела ждать не могли. Если вопрос разъяснить можно сегодня, то к чему откладывать на завтра? Иначе какой он, к черту, «архангел» и хранитель?
– Ян, если разыграть все правильно, а уж я не ошибусь, то Шахтеру конец. Тогда мы остаемся без покровителя, или, иначе говоря, без «крыши». Нам, стало быть, придется искать другую?
– Не придется. Мы сами будем своей «крышей». Если ниша освободилась, то надо ее занять.
– ??? – Мишины глаза чуть не вылетели из орбит от неожиданности, но с хозяином всегда так – не знаешь, на каком свете себя считать в каждый следующий момент. – Ян, ты что же, хочешь, чтобы мы вышли в свет? Но ты же сам всегда был против этого! А теперь все наоборот?
– Бог ты мой, конечно, нет! – Хозяин расхохотался, словно он удачно сострил, а Миша на эту шутку купился. – Мы будем работать на себя, хватит с нас Шахтеров. А когда наберем достаточно средств, уберемся из страны. Хоть к черту на рога, хоть на мою историческую родину. В общем, в любое спокойное место. Надеюсь, в этой странной России никого из нас особо ничего не держит?
Конечно, не держит! У Миши все близкие давно и мирно покоятся на краснодарском городском кладбище, остальные члены общины, имеющие родственников, для последних все равно что покойники. Кроме разве что Риты. Но ее семейству ровным счетом наплевать, где будет проживать их падчерица, дочь и сестра, лишь бы деньгами помогала. Ритке тем более все равно. Бессмертная ее сущность давно и естественно слилась с ее «я», и близких своих Рита Астахова рассматривала теперь не более чем
