название, в доисторические времена, а «архангел» дальше Трабзона турецкого никуда не залетал, в смысле не заплывал. Так то заграница ненастоящая.
Хозяин в самолете первый раз на их глазах выглядел беспокойным и не в себе. Видно, в воздухе почувствовал, что и он до конца не бессмертен. Случись чего – и привет: вамп ты там или нет, на земле, на месте происшествия, по уголькам не разберут. До этого исключительно по суше и по воде передвигался. Даже до Москвы – на поезде. Не доверял адской машине. Только на Мальдивы поездом слабо, а теплоходом запаришься. Ничего, долетел, тем более что Машке понравилось. Дергала Яна все девять часов, какое море внизу да как солнце садится. А он ничего, поил ее шампанским. Кроме Машки, никто эту гадость не пил, все больше насчет виски прохаживались. Хозяин, тот коньяк наворачивал, и, надо сказать, от души. И от нервов, и отдых тоже, конечно. Прилетели, однако. Гуляли под большое декольте. А Стас, он Стас и есть, в смысле охотник. Местной полиции «глухаря» повесил. Захотелось небелой кровушки испить. И не голодный, чтобы так уж. Туземца все же завалил, не побрезговал. Только куда там его словить! Охотник с большой буквы. На акулу заблудшую досужие и списали, три дня хороводились – патрули, то да се. Забава, да и клиент так, электрик из отельных – низовой разряд. Потом по девкам приезжим охотник пошел, для куража, но без душегубства. Потенция – будь здоров, после дозаправки. «Стабу Стабелла». Куда же деваться – все по парам, а мадам, хвост задравши, по залетным иностранным капиталам порхает. «Хау ду ю ду» и «Авек плезир», а только распоследний из них кретин и тот допирает, что дамочка тревожная и акцент у нее подозрительный, не говоря уж о неприличных брюликах и сопровождающей гоп-компании. «Не хочу тебя... Таня Караваева».
Машка все же, что ни говори, молодец. И видит, и понимает. Хорошо, когда рядом кто-то просто так вот, от балды, по доброте душевной тебя жалеет, а сам не такой. Будто индульгенцию бессрочную выдает. Иди и не греши. А и согрешишь, не убудет. Правильно Ян на ней женился. Может, и хорошо, что она не с ними, что бы там «апостол» в подпол ни каркал. И с хозяином у нее не на пять минут. А как Лелик родился, так его и вовсе стало не узнать. С одной стороны, клыки как у саблезубого выросли, с другой – бери голыми руками, только оттуда не каждый зайдет, пароль индивидуален. Призадумаешься и диву даешься. Теперь вроде и не «архангел» в семье старший разводящий, а гранд-маман Наталья Ивановна, она же Тата. Как гаркнет – Лелику вредно то, Лелику вредно се, в доме не курить. Так и хозяин с сигарой дальше кабинета ни-ни.
Дела, однако, призывали вернуться в реальность. И Макс оборотился. Тем паче что дела в последнее время пошли в семье большие. Что уж там восьмикрылый Михаил Валерианович проделал с хитрозагогулистым Гимором, рядовым гражданам неизвестно. Только отныне и навек и сам Гимор, и его новые околопрокуратурные и отчасти правящие бал друзья вошли с хозяином в паритетную коалицию. Балашинский, особа битая и за века свои так и не добитая, на рожон не лез и не высовывался. Община мирно копила денежки и столь же мирно складывала их в заграничный чулок. Как только, так сразу. Урвать, пока не дали, и на зимние квартиры в жаркие страны. Однако, пока шла масть, с отъездом не поспешали.
Наконец магистры договорились. Макс благодушно выслушал цеу, которые и так знал, испросил позволения откланяться, подхватил Сашка, и ну-у бегом в Таткины владения! Пиво и пироги. «Архангел» и владыка престола остались в одиночестве.
– Чума на три наших дома! Когда же заживем спокойно? – Миша хлопнул себя по колену, задав вопрос чисто риторический и патетический одновременно. В последнее время «архангел» благодатно раздобрел и разнообразил речевой стиль, однако цепкости от этого не утратил, а, пожалуй, даже и приобрел.
– Никогда. Закон отрицания отрицания. Каждое новое разрешение порождает следующее препятствие. Ты просто мало жил. – Спокоен был хозяин, но так ли, как хотел показать?
– Сколько есть, все мое. – Миша не обиделся, скорее вопросил. – Не нравится мне положение вещей.
– Я не могу позволить Ирене подолгу оставаться в доме, – хозяин был печален и столь же категоричен, – по крайней мере до тех пор, пока ее болезнь не пройдет.
– Она не пройдет. Гордыня – диагноз хронический. А держать в остуде опасное животное чревато.
– Миша, мальчик, я пережил много разных жизней, а видел еще больше. Если что знаешь, говори прямо. – Хозяин усмехнулся, но все невесело. Худ он стал и как-то прозрачен, Миша видел и переживал. Не то чтобы болел, смешно, но истончились и без того ювелирного резца черты, словно под кожей остались одни только голые нервы. Спокойствие, шедшее раньше изнутри, утратило гармоничность. Словно железной рукой держалось у последней грани.
– Напугали ежа голой жопой! – полыхнул Миша. Хозяин улыбнулся еще печальнее. Что же, не у него одного нервы. Да разве ж Миша о себе! – Чего скрывать, если ничего толком не известно? Не нравится мне все это. Да!
Факты, голые факты. Говорят сами за себя. Как только Маша въехала в дом, так проблемы и начались. Фома держался сколько мог, но и он спасовал. А после Ирениной поганки и вовсе грянул гром. Хорошо еще, что Машенька оказалась кладом, какой поискать. Не то хозяин бы за себя не отвечал. Тогда и был выдвинут ультиматум. На который Ирена не согласилась и выдвинула свои условия. На которые хозяин не стал отвечать отказом. Отдельное проживание с краткосрочным появлением. Деловые свидания в городе и офисе, отдельная квартира на Бережковской. Рассчитывал, что одумается и время лечит. Только что-то не очень стремится мадам обратно к своим ларам и пенатам. А как одарит своим появлением большой дом, так юлит лисой. Это-то «архангелу» более всего не по сердцу. А попросту сказать, скорпионы тревожно жалят. От дел Ирену никто ведь не отстранял, и фонд ее аз есмь кормушка и кубышка. Но хозяин не может вот так, за здорово живешь, на родного вампа, своего по крови и обращенного, руку поднять. Пока за ту руку публично не поймал. Средневековье и шпоры рыцарские громом по мощенной булыжником площади. Только у нас тут асфальт и скоростные лимузины и арбалеты от Калашникова. Хакеров и инопланетян боятся больше, чем вурдалаков.
– Нужна негласная слежка. Только вы да я. Никого из группы и из семьи не посвящать. Тотально. От сумочки до посещений сортира. Под подушкой в момент оргазма. Денег не жалеть. Хоть через спутник, – резюмировал Миша. От напряжения аж покраснел. – Тошно мне. Как чернобыльскому кролику под Припятью. Чую падаль.
– Не ты один. Но как же Маша? – Хозяин сказал и не сказал. Будто вздохнул про себя.
«Архангел» же понял вопрос буквально. Оттого, как советник, осмелел и высказал наболевшее:
– Ян, хватит дурака валять. Уж прости, но не время миндальничать. Поиграли и хватит. Твои же жена и сын! Пусть вступают в общину, и поскорее. Не можешь сам, так давай я или моя Ритка. Они с Маняшей самые подруги. А Татка для Лелика что хочешь сделает. Хоть луну с неба.
И договорить не успел, как Ян взвился над столом. Во весь рост и хвать ладонью по стеклу. Вдребезги и телефоны на пол. Ящик с сигарами туда же. Никогда таким не видел. Белый, что твой покойник, и губы в нитку продернуты. Зыркнул так, хорошо, что взглядом не убить. Потом грянул:
– Не сметь! Мне заикаться! Даже! – и замер. Глаза бешеные. Постоял, постоял, как струна натянутая. Но пар быстро вышел, и обмяк хозяин, словно сдувшийся шарик. Так, что ноги не удержали. Упал в свое застольное рабочее кресло, будто подкошенный, выдохнул слабо: – Прости. Не могу я. Вот сейчас прямо не могу. Может, потом? Как-нибудь?
Мише аж не по себе стало. Сам себя вопрошал хозяин или действительно обращался за советом к своему «архангелу», было не так уж важно. Но вот интонации его, чуть ли не жалобные, выбили у Миши почву из-под ног, и сердце сжалось. Конечно, Машка тут не виновата. Что на душу запала, чистый божий одуванчик. Она не то что в общину, в ад за Яном пойдет. Да не в ней дело. В нем, в нем, в хозяине и любимом друге, за которым и сам Миша отправился бы к черту на блины.
– Ян, ты пойми, выслушай, только спокойно. Это ведь в конечном итоге без разницы, сейчас или потом. Раз уж все равно когда-нибудь случится. Считай, что внутренне ты уже смирился. А промедление может быть смерти подобно... Нет, нет, ничего не произошло, я образно говорю! – поспешно и горячо воскликнул Миша, вовремя заметив, как тревожно и напряженно сдвинулись хозяйские брови к самой переносице. Однако был «архангел» честен и перед собой, и перед тем, кого не в шутку боготворил, и потому продолжал: – Но может произойти. Когда-нибудь. Однако когда грянет это «когда», никто ведь не знает, хотя многие из нас чувствуют. Да что я говорю! Раз мы чувствуем, ты и подавно! Разве нет?
– Разве да, – почти пошутил хозяин, а Мише от этого подобия юмора сделалось почти тошно. Что там игра слов, Ян и на остроумнейшие анекдоты никогда не улыбался, не то чтобы хохмить самому, даже если
