проститутка — этого, кажется, мужчины боятся больше всего? Рядовой сотрудник фирмы «Гринперос» — достаточно?
Мы снова лежали на полу под пледом, глядя, как по потолку медленно растекается оранжевый отблеск заката.
— Валери, скажи, что впереди?
— Все будет хорошо.
— Что такое — хорошо? Новая партия порошка, новый рынок сбыта, новые «окна» на таможне?
Она коснулась пальцами моих губ.
— Нет. Не то. Остался один маленький последний штрих, и я умываю руки. Мы уедем с тобой во Францию или Италию, заживем нормальной жизнью, и никогда больше не будем говорить о наркотиках. Будем растить дочь, путешествовать, кататься на лошадях, плавать под парусом… Помнишь, как ты катал меня на яхте в Крыму?
— А на что будем жить, Валери?
— Об этом мы никогда не будем говорить. Деньги есть, и не думай об этом, милый.
— Эта жизнь — она наступит скоро?
Валери приподнялась, встряхнула головой, стянула волосы на затылке тугим узлом.
— Я съезжу на несколько дней к брату в Прибалтику, — сказала она, протягивая руку к креслу, где лежало ее белье, и стала одеваться. — А ты пока побудешь здесь. Тут много книг, тебя будут поить и кормить. Отсыпайся, залечивай раны. А завтра вечером тебя выпустят.
— Но почему я должен сидеть здесь до завтрашнего дня?
— Потому что завтра вечером ты уже не будешь опасен. Я, конечно, не думаю, что ты захочешь помешать мне, и все же… Мало ли что взбредет в твою горячую голову, так ведь?
— А Клементина?
— Клементина поедет в свой маленький замок. И мы поставим точку на всей нашей долгой и грустной истории. И начнем с тобой новую жизнь.
Я смотрел, как она одевается.
— Валери, а зачем тебе была нужна эта встреча? Завершила бы все свои дела, потом приехала бы ко мне в Крым…
— Я хотела еще раз убедиться, — сказала она, надевая белую туфельку и морщась, словно ноге было тесно. — Я хотела убедиться, что не потеряла власти над тобой.
— Убедилась?
Вместо ответа Валери склонилась надо мной, поцеловала, затем взяла со стола мобильник, нажала кнопку и сказала:
— Машину!
На моих глазах она превратилась в деловую жесткую женщину, на лице которой не осталось и намека на сентиментальность. Она вышла из комнаты не обернувшись, словно меня здесь не было.
34
Сутки я провел в диванном плену. Большую часть времени я лежал, глядя на потолок, пил мартини, гонял по всем программам телевизор и думал о Валери. Точнее, я просто мысленно рисовал ее образ, даже не делая попытки найти логическое объяснение ее последним словам. На душе моей было пусто и уныло. Я чувствовал себя в роли спортсмена, который из кожи вон лезет, чтобы прийти к финишу первым, а когда, наконец, пересек заветную черту, то увидел, что судьи и зрители давно разошлись, соревнования отменили, и все результаты и достижения уже никому не нужны. И я, обессиленный, ходил вокруг развевающихся на холодном ветру знамен, пустых пьедесталов, сваленных в кучу барьеров и лавровых венков, пиная ногами брошенные на битум нагрудные номера и листы ведомостей.
Поздно вечером следующего дня дверь отворилась, незнакомый молодой господин, вооруженный радиоаппаратурой, молча пригласил меня на выход, проводил вниз и показал на стоящую у парадного входа иномарку.
— Вас отвезут.
Повернулся и молча пошел в офис.
Я сел в машину рядом с водителем. Тот, следуя профессиональному этикету, даже не повернул голову в мою сторону, молча ожидая приказа. Я же молчал, думая о чем-то своем, забыв, что уже свободен, что моей судьбой теперь распоряжаюсь сам. Водитель, наконец, вежливо напомнил:
— Куда едем?
— Что вы говорите? — вернулся я из мира грез в кабину машины. — Ах, да! Надо же куда-то ехать… М-да, если бы я знал — куда.
Водитель сохранял железное спокойствие.
— В любом случае в Москву? — уточнил он и тронулся с места.
Я помнил адрес подруги, у которой мы остановились, но что-то удерживало меня от встречи с Анной. Как только я начинал думать о ней, так сразу накатывала мучительная боль. «Разве я в чем-то виноват перед ней? — спрашивал я сам себя. — Разве я что-то обещал ей? Я ее предал? Я продался?..»
Вопросы плавно переходили в утверждение.
Я попросил у водителя телефон.
— А-а, это ты! — почти безразличным тоном сказал в трубку Нефедов. — Все нормально, твоя девушка передала мне информацию. Да, подкинул ты нам работенки.
— С ней все в порядке?
— Конечно! Я ей говорил, что с тобой ничего серьезного не может случиться, а она не верила. Очень мнительная и нервная девушка… Ладно, старина, извини, времени нет. Позвони завтра. А лучше — послезавтра.
Он даже не спросил, что со мной было и какой ценой эта «информация» нам с Анной достагась, подумал я, возвращая мобильник, но подумал уже без злости и почти равнодушно.
Можно поехать на вокзал. Там много лавочек и кресел. Лягу в своем белом костюме рядом с бомжами — пусть народ потешится. Бомжи — народ гостеприимный. Не только местом поделятся, но и стакан какого-нибудь пойла натьют и таранкой угостят. Ночь будет веселая. А Анна тем временем будет медленно сходить с ума оттого, что ничего не известно обо мне. А я тем временем буду веселить народ…
— В Бирюлево, — сказал я водителю.
Было уже без четверти одиннадцать, когда я позвонил в квартиру, и тотчас, словно этого звонка ждали под дверью, лязгнул замок, дверь распахнулась, и я увидел Анну. Мне трудно передать, сколько боли, любви, слез было в ее глазах. Она сделала движение ко мне, но взгляд ее скользнул по моему костюму, лакированным туфлям, и Анна замерла, подняв на меня кричащие глаза. Губы ее дрогнули.
— Кирилл, — шепотом произнесла Анна. — Где ты был?
В лучшем случае она была готова увидеть меня полуживым, избитым, лежащим на полу в луже крови. Она надеялась, молила бога, чтобы было хотя бы так — ведь кровь отмывается, раны Заживают, боль утихает. Но мой вид просто потряс ее.
Я зашел в прихожую. Анна отступила на шаг от меня. В ее широко раскрытых глазах заплясали огоньки бесовского смеха. Я молчал. Сейчас любая моя фраза, любое слово будут выглядеть как оправдание, а слова утешения — издевательски.
— Кофе есть? — спросил я, сняв пиджак и закинув его на холодильник. В нем я чувствовал себя как клоун. — Умираю, хочу кофе.
Анна растерянно кивнула, прошла на кухню, убрала со стола телефон, лист бумаги, исписанный телефонными номерами больниц и моргов, скомкала его, кинула в ведро. Взяла джезву, встала у плиты.
Я мог позвонить ей по телефону Валери, подумал я, глядя на хрупкую, скованную фигуру Анны, на легкомысленный халатик, одолженный у подруги, на изящные руки, на ее тонкую, кажущуюся слабой шею,
