Я состроил на лице выражение глубокого недоумения.
– Тебя, профессионального гэбэшника, заинтересовали бредни какой-то полоумной барышни? – с нотками негодования воскликнул я. – Обрати внимание на слог, на мотивы! Богатая истеричка, страдающая паранойей, впала в состояние романтического криминализма! Ей всюду мерещатся преступники, и она спит и видит себя в объятиях Мегрэ, Пуаро или Нефедова… Кстати, ты сейчас женат или свободен?
– Это не имеет никакого отношения к делу, – увильнул Валера, тщетно пытаясь вытрясти из кофейника еще хоть каплю напитка.
– Это как раз имеет самое прямое отношение к делу! – категорично возразил я.
Впервые с начала нашего разговора в глазах Валеры вспыхнул неподдельный интерес к моим словам. Но я поспешил праздновать победу.
– Интересная версия, – произнес мой друг. – Я об этом как-то не задумывался.
– Я тебя хоть немного убедил?
– Да, ты убедил меня в том, что это дело действительно очень интересное. И еще: я понял, что не ошибся, предложив тебе сотрудничество. У тебя по-прежнему богатое воображение.
Кажется, я сыграл в свои ворота.
– Ты всерьез принимаешь слова больной женщины? – спросил я.
– Для начала надо убедиться, что она действительно больна, – отпарировал Валера.
– И много тебе на это понадобится времени?
– Мне – много. А с тобой намного меньше.
– Прекрасно! – оживился я, опуская письмо на стол и разглаживая бумагу ладонью. – Тогда я принимаюсь за работу. Начнем с рекомендации. Кто этот таинственный коллега, с которым ты служил в двести первой дивизии?
– Я могу назвать как минимум тридцать человек. И тебя в их числе.
– Почему она не назвала его фамилии? Какой смысл скрывать рекомендателя?
– Я думаю, что этот человек сам просил не называть его имени, – ответил Валера, провожая взглядом Зинаиду, которая собрала со стола чашки и тарелки на поднос и бесшумно удалилась. – Согласись, мы не любим подкидывать лишние проблемы своим друзьям и, когда рекомендуем их кому-нибудь, предупреждаем: только не говорите, что это я дал вам его адрес.
Я развел руками и откинулся на спинку стула.
– Валера, дорогой! Эти «лишние проблемы», выражаясь твоими словами, предоставят тебе возможность заработать двадцать тысяч долларов. Мы живем уже в другом обществе, где все решает реклама. Твой анонимный сослуживец, как и я, между прочим, об этом должен был помнить. Если, конечно, он не идиот. Следуя логике, он должен был трижды назвать твоей клиентке свое имя, домашний и рабочий адреса, все телефоны, да еще просить передать тебе привет, да еще легким дружеским намеком претендовать на свою долю из этих двадцати тысяч. Как же! Он поставил тебе богатого клиента! Он же посредник!
– И что ты хочешь этим сказать? – подтолкнул меня к выводу Валера.
– Я хочу сказать, что никакого рекомендателя у этой анонимной барышни не было. А узнать о том, что ты служил в двести первой дивизии, – проще пареной репы.
– Ну и что? – пожал Валера плечами. – Допустим, ты прав. Для меня наличие рекомендации или ее отсутствие не играет существенной роли. Я согласен, что наша барышня упомянула о каком-то моем коллеге лишь с той целью, чтобы уговорить меня помочь ей наверняка, стопроцентно.
Я не пропустил мимо ушей его слова «наша барышня». «Умеет затягивать в сети», – подумал я.
– В таком случае ты должен согласиться, что, поймав ее на лжи один раз, мы должны относиться ко всем остальным ее словам в письме с полным недоверием, – сказал я.
Зинаида принесла пепельницу и спички. Ни я, ни Валера не курили, и мой друг тотчас начал заполнять пепельницу можжевеловыми шишечками.
– Читаем дальше, – продолжил я, удовлетворившись тем, что Валера не сумел мне возразить. – Твоя барышня пишет, что вследствие улучшившегося материального положения готова к всевозможным неприятностям, но из всех известных человечеству неприятностей особенно выделяет только два: шантаж и мошенничество. Я на ее месте, например, скорее был бы готов к взлому сейфа в офисе, угону «Крайслера», ограблению на улице. Она же опасается шантажа и мошенничества больше, чем насилия. С чего бы это?
– Значит, у нее есть на это основания.
– Правильно! И еще какие основания! Она проболталась, ее уже шантажировали и пытались «обуть». И сейчас ее держат на крючке. Факт преступления налицо, тем не менее твоя барышня не обращается в правоохранительные органы и несет какую-то чушь относительно милицейской формы и выражения лиц. У меня складывается мнение, что она в равной степени боится как криминальных структур, так и правоохранительных органов. Потому что у самой рыльце в пушку.
Я на мгновение замолчал, взглянул на Валеру, чтобы убедиться, правильно ли он меня понимает, и довершил мысль:
– А теперь давай определимся, какую роль отводит тебе это милое и стремительно разбогатевшее создание. Она хочет, чтобы ты защитил ее от некой агрессивной силы и в то же время не слишком пристально вглядывался в пушок, налипший на ее рыльце. Как это называется на языке юристов? Укрывательство преступления или содействие преступнику?
– Ну фантазер! – усмехнулся Валера. – Ты сгущаешь краски. Все может быть проще. Например, женщина не хочет обращаться в милицию, чтобы не предать огласке факты морально-этического плана. Могут всплыть любовники, внебрачные дети, супружеские измены, потому она и обратилась к частному детективу.
