…Шел двадцать первый год после восшествия на трон императора Ферроса. Двадцать один год назад закончилось Время Смуты, когда от Империи, раздираемой усобицами, отпали Тайдуан, Конг и Хурида, а Гурам перестал отправлять на север корабли с данью. Империя потеряла две трети своих зе– мель, а по оставшимся бродили озверевшие от голода солдаты. Все, в ком текла хотя бы капля доблестной крови Вэрда Смелого, были вырезаны подчистую. Кроме одного. Этим единственным был Феррос, тихий шестнадцатилетний мальчик из обедневшего рода, недоучившийся воспитанник Рунской школы магии, уцелевшей только потому, что даже самый отъявленный разбойник не решался поискать добычи в Руне. А если решался… В общем, Руна уцелела. И скромный ученик Феррос – тоже. И когда отощавшие от взаимной грызни представители лучших родов Империи собрались в Руне (маги обещали всем неприкосновенность), имя Ферроса всплыло само собой. Двадцатитрехлетний Асхенна, сын Торда, сильный поддержкой вагаров, и шестидесятилетний Лад, старший из рода Русов, предложили отдать ему трон, и ни у кого из собравшихся не нашлось возражений. Должно быть, каждый подумал: уж такой-то император не утеснит моих свобод!
Феррос стал императором. И Время Смуты закончилось в восемьсот шестом году от воцарения Вэрда Смелого. В восемьсот одиннадцатом в Аркисе и Хольде восстановился порядок, в восемьсот пятнадцатом Асхенна вернул Империи Тайдуан, а в восемьсот семнадцатом корабли Империи подошли к берегам благословенного Конга. Их встретила фарангская эскадра. Сражение длилось два дня, причем конгаи в основном обороняли фарангский залив. Но на третий день подошел флот Хуриды и двадцать боевых кораблей из Сарбура. Имперцы были разбиты. Одиннадцать кораблей прорвались и ушли на север. Конгаи их преследовать не захотели, а пятнадцать уцелевших хуридских кораблей – не рискнули.
В году восемьсот двадцать седьмом, спустя десять лет после разгрома имперского флота у фарангского залива, военный двухмачтовик «Охотник», принадлежавший к Южной эскадре имперского флота, в одиночку шел по пенному морю Зур. Разразившийся прошлой ночью шторм разметал двенадцать кораблей Южной эскадры. «Охотнику» тоже досталось изрядно, но он вполне сносно держался на плаву. В это ясное утро подгоняемый слабым ветром двухмачтовик шел на север, к проливу, соединяющему море Зур с Межземным морем. После восхода прошло два часа.
Именно в это время наблюдатель на мачте криком дал знать: прямо по курсу – красные паруса. Пираты-омбамту. Четыре малые шекки [22]
– Попробуем уйти? – проформы ради спросил капитан «Охотника».
Командир воинского отряда пожал плечами:
– Уйти от шекк? При таком ветре и с нашим покалеченным рангоутом?
– Я спросил,– заметил капитан, подразумевая, что его просто интересовало мнение начальника моряков-воинов.
– Не меняй курса,– сказал командир.– Вот мой совет. Может, они и не решатся напасть на нас!
– Омбамту? – Пришло время удивиться капитану.
Командиру моряков-воинов шел двадцать второй год. Нынешний рейд – второй в его жизни. Впрочем, в воинском искусстве светлорожденный был достаточно искушен.
– Жаль, что у нас только тридцать шесть воинов! – сказал капитан.
– А твои моряки?
– Мои моряки неважно сражаются. Это не их работа. Но я дам оружие всем.
– Четыре шекки,– задумчиво проговорил светлорожденный.– Думаю, парочку мы подожжем прежде, чем они полезут на палубу. Когда сойдемся?
– Через час. Или меньше!
– Десятник! – крикнул командир.– Баллистерам – готовность! Арбалетчикам – на реи!
– Пожарная команда? – спросил капитан.
– Нет! Они не будут стрелять. Наши паруса и снасти не загорятся, верно?
– Новая пропитка – два месяца назад,– кивнул капитан.– На год хватит.
– Отлично!
Четыре шекки перестраивались полукругом, чтобы одновременно подойти к «Охотнику». Ряды длинных весел пенили воду. Боевой корабль Империи – серьезный противник и не слишком богатая добыча. Но безумная отвага пиратов-омбамту всем известна. Порой одиночные шекки набрасывались на большие корабли с военным отрядом в три сотни мечей. Это, впрочем, было равносильно самоубийству.
Все четыре пирата почти одновременно подошли на расстояние выстрела. Грохнули баллисты «Охотника», и начиненные огненным зельем снаряды, прочертив дымные полосы, упали на палубы двух ближних шекк. Одна запылала сразу, вторая успела сманеврировать, и только три снаряда упали на приподнятую корму. Команда вступила в отчаянную борьбу с огнем. А первый пират уже полыхал, как облитый маслом факел. Два судна вышли из боя, но два других, почти не снижая хода, с хрустом и треском ударили в борта «Охотника». Длинные весла уже втянули внутрь, а голые, размалеванные краской пираты плясали, размахивая боевыми топорами. Арбалетные стрелы косили их, но, опьяненные наркотиком, свирепые и бесстрашные, омбамту упорно лезли на корабль северян по тросам и цепям наброшенных абордажных крючьев, по штурмовым мосткам и попросту прыгая с рей на палубу «Охотника».
Атака началась сразу, с двух сторон, и, хотя почти треть нападавших была уничтожена стрелка€ми, те, что остались, вчетверо превосходили численностью военный отряд «Охотника». Правда, к воинам присоединилась команда корабля, но против свирепых, презирающих смерть омбамту они немногого стоили.
Капитан погиб одним из первых – метко брошенный топор прорубил ему грудную клетку. Остальные моряки были перебиты в считанные минуты. Но солдаты, сомкнувшись, умело отражали атаки запрудивших палубу пиратов. Засевшие наверху арбалетчики тоже собирали смертную дань, но недолго. Их было слишком мало, и лучники-пираты быстро расправились с ними.
Стрелки-северяне были более меткими, но какое это имеет значение на расстоянии в двадцать шагов?
Окруженные врагами воины Империи медленно отступали к корме. За каждый шаг Омбам платил двумя жизнями против одной, но настал миг, когда в живых осталось только шестеро северян. Пятеро – израненные, с покореженными доспехами, покрытые своей и чужой кровью. Они были старыми солдатами и понимали, что умрут, но хотели захватить с собой в Нижний Мир побольше врагов. Кроме того, в плен к омбамту попадать не стоило. Шестой – молодой светлорожденный. На нем не было ни царапины. Он ухитрялся даже уклоняться от стрел, посылаемых в не защищенную доспехами часть лица, руки и ноги. Будь все шестеро уцелевших такими же, как светлорожденный, еще неизвестно, чем бы закончился бой. Но через минуту двое из пяти – пали. Один – с разрубленной головой, другой – со стрелой в горле. Командир взглянул на оставшихся: долго им не протянуть. Тогда молодой воин отпрянул назад и распахнул люк, ведущий на огневую палубу. Три ветерана поняли его намерение и, когда он прыгнул вниз, встали над люком, готовые умереть.
И они умерли раньше, чем разгорелся запальный шнур в руках их командира. Но несколько мгновений спустя вспыхнувшее в недрах корабля пламя вышибло доски палубы, уничтожив большую часть пиратской абордажной команды. Остальных, обожженных, изувеченных, смело в залитое пылающей пленкой море.
Невероятно, но сам поджигатель успел спастись. Сдвинув баллисту, он выпрыгнул в открытый порт. Погрузившись глубоко в воду, светлорожденный несколько минут плыл под горящим морем, на которое сыпались обломки взорванных кораблей.
До побережья Конга – около двадцати миль. Не так уж много для такого пловца, каким был юный воин. Но море Зур – не озеро Лёйр. В нем слишком много акул.
Светлорожденному повезло. Или – не повезло. Это уж – с какой стороны смотреть. Спустя час его подобрал единственный уцелевший пиратский парусник, которому в конце концов удалось сбить пламя и без особого ущерба выйти из боя. Пират тоже шел к побережью Конга.
С шекки спустили шлюпку. Светлорожденного догнали, оглушили веслом и бросили в соленую лужу на дне лодки.
Гребцов-невольников на кораблях Омбама нет. Успех пиратского набега – быстрота. И редкое судно может в этом потягаться с шеккой. Никакие побои не заставят раба грести так, как гребут могучие омбамту.
