– Ты голоден? – спросила женщина.
Он отрицательно покрутил головой. Глаза его освоились с неровным светом фитиля, и Влад стал различать не замеченные раньше детали жилища. Увидел раму ткацкого станка, клубки шерсти, стопки глиняной посуды, кучку хвороста, веревки. Музей этнографии… Он перевел взгляд на хозяйку и только сейчас заметил, что ее лицо несимметрично, одна щека подпухла и горит малиновым румянцем.
– Болею, – стыдясь своего лица, ответила женщина, отворачиваясь. – Уже пять дней у меня жар, и болит, сильно болит… Была у лекаря, он много денег попросил, дал отвар, я пью его, но не помогает. Богу молюсь, и сын Богу молится, но не слышит нас Господь…
– У вас флюс, – сказал Влад.
– Что?
– Вам надо удалить зуб.
– Молиться надо… – не понимая, о чем говорит ей Влад, вторила свое женщина.
Влад вдруг вспомнил о таблетках. Мари накупила ему целый ворох. Кажется, было что-то противовоспалительное, какой-то сильный антибиотик, то ли гентамицин, то ли амикацин… Он вывалил упаковки на приступку, нашел амикацин и анальгин, выковырял по таблетке из каждой пачки и протянул женщине.
– Выпейте, хуже не будет!
Женщина с недоверием взяла таблетки, поднесла их к фитилю, стала рассматривать.
– Соль?
– Ну что-то вроде того.
– А ты что, лекарь?
Влад не ответил, поднес женщине кувшин с водой. Хозяйка по одной положила таблетки в рот, разжевала, сморщилась, но не выплюнула, запила водой.
– Мне лекарь отвар давал, и не помогло, а твоя соль…
Она не договорила. Со двора донесся громкий стук. Женщина засуетилась, но с уверенностью в своих движениях подтолкнула Влада к шторе, отделяющей вторую комнату, и он вошел туда, в маленький белый короб без окон, где в углу была расстелена циновка, а поверх нее конвертом сложено грубое серое одеяло.
– Это комната моего сына, – шепнула она. – До утра его не будет. Ложись, накройся и не шевелись!
И сама, изображая сонливость, неторопливо вышла во двор, кряхтя и постанывая, не сразу отомкнула щеколду. Влад услышал, как отворилась калитка.
– Посторонние в доме есть? – раздался грубый голос.
– Что ты! Какие посторонние, Господу спасибо, не допустит! Я и днем-то боюсь открывать…
– А что сейчас не побоялась? А, бабка?
– А чего ж вас, солдат, бояться? Я власть уважаю…
Ее не дослушали, калитка захлопнулась. Влад медленно опустился на циновку, ощупал ее, провел по ней ладонью. Ему показалось, что она еще хранит тепло чьего-то тела. «Не думать! Не думать!» – снова начал внушать себе Влад, чувствуя неприятный холодок в мозгу. Он лег, вытянул ноги, накрылся одеялом.
«Где я? Что со мной? Что вообще со мной?»
Штора шевельнулась, хозяйка заглянула в комнату.
– Все в порядке, – тихо сказала она. – Они ушли. Ты голоден?
«Разве так бывает, – подумал Влад, закрывая отяжелевшие глаза, – чтобы засыпать во сне?»
Он лежал неподвижно, мысли кружились в его голове, возникали фрагменты прошедшего дня, будто Влад просматривал отснятый фоторепортаж. «Я вернусь когда-нибудь к Адриано, к Мари? Увижу ли я еще когда-нибудь свой город, свою убогую квартиру, зайду ли в свой класс, где даю возможность детям постичь прошлое, откуда мы все произошли, чьей извечной частью являемся…»
Это еще был не сон, но уже и не бодрствование; Влад приближался к границе, к развилке, где надлежало выбрать путь, один из двух: либо тот, где он был только что, где циновка, грубое одеяло, запах очага, оливкового масла, овечьего сыра, либо далекий, где Адриано и Мари. И надо сделать к ним еще шаг, еще одно небольшое усилие, и со всех нервов разом ссыплется это черное наваждение, нашпигованное отвратительным металлическим лязгом омытого кровью металла…
Но вдруг хлопнула дверь, и Влада с болью и криком выбросило назад. Он откинул одеяло и сел на циновке. Комната плыла перед его глазами, из-под шторы пробивалась полоска света. Влад слышал голоса: хозяйка говорила с мужчиной. Глухо стукнулась о приступку глиняная миска. Шаги, снова тихие голоса. «Кто это?» Он увидел, как мягко заколыхалась штора, и весь напрягся, и невольно посмотрел вокруг, желая завладеть чем-либо, что могло бы сгодиться в качестве оружия. От шторы пошло едва уловимое тепло. Кто-то стоял за ней, почти вплотную, и тепло, впитавшееся в штору, принимало очертания сухощавого человека. Влад опустил глаза и увидел под нижним краем шторы босые ноги.
«Не солдат!»
Штора колыхнулась и отошла в сторону. В проеме, опираясь рукой о стену, стоял молодой мужчина со свежей короткой стрижкой, дерзкой челкой, ниспадающей на глаза, с едва наметившейся бородкой и усами – это была даже не столько бородка, сколько недельная небритость. В его лице не было ничего примечательного, разве что привораживали необыкновенно живые глаза, полные искрометного блеска. Незнакомец улыбнулся, вошел в комнату, почесывая через ворот рубахи шею и плечи, натертые, по- видимому, грубыми краями хитона.
– Спи, я сейчас уйду, – сказал он, заметив, что Влад порывается встать. – Не ранен?
