Демоны римских кварталов

лебединого крыла: этот голос, тихий и проникновенный, похожий на гул пламени в печи…

– А где твой отец , Жезу?

Влад даже задохнулся от собственной наглости. Он спросил и едва не зажал рот ладонью. Жезу опустил глаза, нахмурился, хлебный мякиш расплющился в его пальцах.

– Мой отец…

И тут он поднял свои прекрасные глаза и ответил печально:

– А его как бы и нет.

– Но ты… знаешь, кто он?

– Конечно. А почему ты интересуешься?

– Я видел твою мать, а отца…

– Отец сделал свое дело, – резко оборвал Жезу. – И мне уготована тропа, протоптанная им. Я чувствую зов крови. Я знаю, что должен делать. Мой путь освещен солнцем и ознаменован луной. Бог дал мне разум и волю, он наделил меня силой и правом властвовать.

Жезу проницательно посмотрел на Влада и улыбнулся:

– Ну как? Я тебя убедил? Ты со мной?

– С тобой, Жезу. До последнего дня своей жизни, до последнего вздоха я буду с тобой.

Жезу приблизился к Владу и поцеловал его.

ГЛАВА 43

В комнату заглянула мать.

– Они пришли!

– Пусть ждут во дворе, – не поворачивая головы, ответил Жезу. – Позови только Давида.

В комнату вошел крепкий упитанный мужчина с крупной головой, покрытой густыми черными кудрями, в которых запутались серебряные нити седины. Он скинул на пороге плащ, отстегнул ремень с кавалерийской обоюдоострой спатой и крепко обнял Жезу.

– Садись, Давид! – Жезу предложил гостю сесть и протянул ему чашу с вином. – Рассказывай, какие новости в Кесарии?

Давид сделал глоток из чаши, выбрал горсть сыра и стал есть его по крупинкам. При этом он громко сопел и недружелюбно поглядывал на Влада.

– Это наш человек, – успокоил его Жезу. – Он лекарь. Удивительный лекарь!

– Такой удивительный, что сможет оживить умершего? – язвительно спросил Давид.

Жезу усмехнулся и покачал головой.

– Увы, умершего оживить не сможет никто… Так чем ты меня порадуешь?

– Солдаты по приказу Пилата установили в Иерусалиме знамена с изображением Тиберия, – сказал Давид, небрежно стряхивая с усов и бороды крошки сыра. – Мы собрали народ, не меньше двух тысяч, и повели в Кесарию. Мы пустили слух, что Жезу здесь, с нами, он приказывает стоять до последнего.

– Никто не ушел?

– Никто, Жезу. Люди повалились на землю перед резиденцией и лежали так пять дней и ночей. Их окружили солдаты, обнажили мечи, но твое имя придало правоверным мужества. Пилат распорядился убрать знамена из святого города.

– Народ был уверен, что я с ними?

– Абсолютно.

– Что еще?

– Вернулись наши менялы из Рима. Там золото стоит в три раза дороже, чем у нас. Их корабли едва не утонули под тяжестью серебра.

– Пусть меняют серебро на золото и снова плывут в Рим… Столица, как всегда, прекрасна и величественна?

– Римляне тонут в роскоши, Жезу. Там уже не хватает золота. Знать погрязла в долгах. На артистов уходят горы сестерциев. Золотые потоки тратятся на африканских зверей и гладиаторов. В сенате зреет недовольство…

Давид замолчал, пригубил чашу, и его желтоватые глаза снова уставились на Влада.

– Говори! – позволил Жезу.

– Мне стало известно о заговоре против Тиберия.

Жезу, до этого воспринимавший новости совершенно спокойно и даже с легкой насмешкой, внезапно изменился в лице.

– Вот как?

– Заговор возглавляет некто Луций Элий Сеян, префект преторианской гвардии.

– Значит, надо ждать смены власти?

– Самое интересное, Жезу, что в число заговорщиков вошел Понтий Пилат.