повсюду предметы туалета.
Напившись, Бревин снова повалился на подушки и закрыл глаза, чтобы не видеть сутулой спины и розовых, как у павиана, ягодиц, мелькающих перед ним. «Нельзя же столько пить! – с тоской подумал он. – Пора притормозить. И игру пора заканчивать. Надоело все… И где я только таких крокодилов нахожу?»
Вскоре стуки стихли. Телепузик, уже одетый по полной форме, в скорбной позе сидел на стуле у двери.
– Ушла? – с надеждой спросил он.
– За подмогой, – ответил Бревин, не открывая глаз. – Потому сваливай лучше сейчас.
– Мы еще встретимся?
– Вряд ли, – безжалостно ответил Бревин. – Если она уже приперлась, то останется со мной.
Телепузик осторожно, словно обезвреживал мину, повернул ключ, приоткрыл дверь и выглянул наружу. Убедившись, что коридор пуст, он помахал слабой ручкой и выскользнул из номера.
«Что алкоголь с человеком делает! – думал Бревин, наслаждаясь одиночеством и покоем. – Ведь на трезвую голову я с такой сырокопченой курицей ни за какие деньги в постель не лягу. А как выпью – вокруг букеты красавиц расцветают…»
Он услышал, как тихо скрипнула дверь. Кто-то вошел в его номер. «Если это Гуманоид, – подумал он, – скажу, что с женой был, она только что за чебуреками вышла».
Он открыл глаза и с удивлением увидел, что это был не Гуманоид.
– Привет! – недоуменно произнес он и чуть привстал, натягивая на себя простыню. – Какими судьбами?
Последнее, что он успел увидеть, – это идеально круглое отверстие в стволе пистолета, из которого вырвалось белое пламя.
Глава 32
Перед казнью
– Тридцать минут осталось, надо поторопиться, – сказал Чекота, глянув на часы.
Джип ехал по лесной дороге, поднимая за собой клубы желтой пыли. Дорога была разбита, но для мощной четырехприводной машины это не было препятствием. Ехать можно было гораздо быстрее. Чекота это чувствовал и потому беспокоился.
Но Гвоздев словно забыл, что нужно давить на педаль газа. Он смотрел прямо перед собой, сжимая влажными руками руль, и думал о чем-то страшном – его лицо становилось все более напряженным, а глаза наполнялись ужасом. Джип, не чувствуя воли хозяина, словно засыпал и катился все медленнее, все более лениво выбирался из ям и колдобин.
– Что с тобой? – спросил оператор. – Тебе плохо?
– Кому? – встрепенулся Гвоздев. – Мне? С какой стати мне должно быть плохо?
На вполне безобидный вопрос он ответил с необъяснимой агрессией и тотчас надавил на газ. Джип взревел и подпрыгнул, как мячик. Чекота ударился головой о потолок кабины и ухватился за камеру, которая лежала на заднем сиденье.
– Черт тебя подери, – пробормотал он. – Какая муха тебя сегодня укусила?
Гвоздев попытался взять себя в руки. На некоторое время он вернулся к действительности, включил музыку, глянул на себя в зеркало и поделился с оператором своим мнением о погоде. Но как только машина выехала на асфальт и за деревьями показались дачные дома, его снова охватило оцепенение. Скорость снова упала до двадцати километров в час, и за джипом вытянулся длинный хвост из машин. На узкой дороге они не могли его обогнать и, поторапливая, «моргали» фарами и сигналили. Гвоздев словно не понимал, чего они от него хотят. Наконец он прижался к обочине и остановился.
– Давай-ка я за руль сяду, – предложил Чекота.
Гвоздев расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и стал массировать шею.
– Не могу вспомнить, – пробормотал он. – Куда я дел лопату?
– Какую лопату? – с удивлением спросил оператор.
Гвоздев посмотрел на коллегу, но его взгляд был рассеянным, как у человека, которого одолевает какая-то навязчивая мысль. Ничего не ответив, он обернулся и посмотрел между сиденьями.
– Тебе отдохнуть надо, – заботливым голосом произнес Чекота. – Для этого студентам даются каникулы. А ты к Саркисяну подвязался…
– Фух, – с облегчением выдохнул Гвоздев. – Я же ее в лесу оставил! Совсем из головы вылетело!
Гвоздев повел машину дальше. Чекота поглядывал на него с беспокойством. «Замотался парень! Даже лицо посерело, и пальцы дрожат!»
Гвоздев думал уже не о лопате, а о тесаке. Страшное событие неотвратимо приближалось. «А вдруг я не смогу убить его с первого раза? Что, если я его только раню? И он будет лежать на траве, истекая кровью, и хрипеть…»
Богатое воображение представило Гвоздеву это зрелище во всех деталях. Крупный, тяжеловесный Бревин корчится на траве, в его горле булькает кровь. А он, Гвоздев, с окровавленным тесаком стоит над ним и не знает, куда еще надо ударить, чтобы добить. Руки его дрожат. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Чекота в шоке, он застыл с камерой на плече и тихо бормочет: «Что ты делаешь? Что ты делаешь?» Гвоздев ходит вокруг умирающего. Он чувствует страшную слабость и боится выронить тесак. Склонившись над головой Бревина, Гвоздев начинает пилить лезвием его горло…
– …Ты меня слышишь? – словно откуда-то издалека донесся голос Чекоты.
