«Пошел вон!» – с усталой ненавистью ответила Анна, вырывая деньги, повернулась и быстро пошла на выход. «Конечно, я дурочка, – думала она, голосуя проезжающим мимо машинам. – Этот кудрявый из той же компании. Но мне очень нужны деньги. Они это поняли и попросту кинули меня. Хорошо, если доллары окажутся не фальшивыми».
Доллары, к счастью, оказались настоящими. Анна благополучно поменяла их в пункте обмена во Внукове и в начале восьмого утра, после небольшой задержки из-за погодных условий в аэропорту прибытия, вылетела в Симферополь.
К полудню она добралась до Судака. Погода была ужасной. Порывистый ветер срывал верхушки волн, с силой кидал их на бетонные пирсы. На непривычно пустынной набережной стоял непрекращающийся грохот прибоя. Горизонт просматривался плохо, но то, что море пустынно, можно было сказать однозначно.
После нескольких безуспешных попыток достучаться в железные двери лодочного гаража Анна нашла рубильник управления подвесной системой, поднимающей и опускающей плавсредства на воду, и, быстро освоив нехитрую систему, подвела к краю причала и опустила водный мотоцикл настолько, чтобы взбесившиеся волны едва могли достать до днища «Ямахи», сама села под козырьком второго яруса и стала смотреть в море, ожидая появления на горизонте «Ассоли».
Что случилось потом, мне было известно…
Глава 47
У меня онемела рука, но я еще долго лежал, не меняя положения, чтобы не разбудить Анну. Она тихо спала, уткнувшись носом мне в шею. По ее щеке, подрагивая, скользил солнечный луч. Невидимая из-под козырька скалы, где-то над нами парила чайка; она стонала, хохотала, ее крик то удалялся, то приближался. Моря не было слышно совсем. Казалось, мои барабанные перепонки не выдержали грохота волн и я оглох.
Анна повернулась на другой бок. Я высвободил руку, тихо привстал и накрыл девушку своей курткой. Затем, стараясь не шуршать по гальке, вышел из нашего убежища на волю.
В первое мгновение я ничего не увидел: меня ослепило солнце, которое, казалось, растеклось по всему небу, залило море, остров и скалы. Пронзительная синева неба сливалась на горизонте с лазурью моря; тихое, остекленевшее, оно совсем не было похоже на то чудовище, которое бесилось вчера, сотрясая своими ударами остров. Не осталось никаких следов от вчерашнего шторма, словно разгул стихии был всего лишь плодом моего воображения. Я шел по мокрым пружинистым водорослям, выброшенным на берег прибоем, щурился от солнечных бликов, танцующих по зеркальной поверхности воды, испытывая блаженное чувство единства с первозданной чистотой природы.
Вода была прохладная, но я медленно, смакуя удовольствие, зашел в ее упругую, кристально чистую плоть, окунулся с головой, проплыл над самым дном, касаясь грудью бархатистых водорослей, потом лег на спину и долго лежал, тихо покачиваясь, словно в гамаке, глядя на кувыркающихся в солнечных лучах чаек.
Было еще очень рано – около шести часов, но мне хотелось разбудить Анну, чтобы она успела застать этот хрупкий момент, это тихое таинство природы, которая накануне выплеснула всю энергию ярости и теперь, словно прогулявшая до рассвета дочь, тихо, на цыпочках, входила в новый день.
Я вышел из воды – чистый, голый, озябший, чувствуя ни с чем не сравнимое удовольствие, поднялся на самую верхушку скалы, откуда весь берег просматривался довольно четко, и, почти готовый уподобиться чайке и воспарить, набрал в грудь побольше воздуха, чтобы крикнуть от восторга, как вдруг краем глаза заметил какое-то движение у кромки берега.
Романтическое настроение обвалилось водопадом куда-то к ногам и мгновенно впиталось в холодный жесткий камень. Я упал, прижимаясь к его наждачной поверхности, спрятал голову за каменный выступ и, затаив дыхание, стал следить за двумя моторными лодками, на малом ходу, почти беззвучно причалившими к прибрежным камням острова. В каждой было по три человека, на задних сиденьях желтели баллоны аквалангов. Почти все были одеты в джинсы и черные майки, у одного на голове черным шелком блестел платок. Человек, стоящий у руля первой лодки, спрыгнул в воду, потянул на себя швартовочную веревку, закрепил ее на остром каменном выступе, затем подвел к берегу и вторую лодку. Заплескалась вода. Люди, прыгая через борта в воду, выходили на берег. У большинства из них я без труда заметил пистолеты, один нес английский пистолет-пулемет «пэтчет» с боковым магазином.
Аккуратно подстриженный коренастый мужчина в голубой рубашке, не произнося ни слова, стал жестикулировать руками. Двое в черных майках и с пистолетами за поясами как по команде опустили на рукоятки ладони и, озираясь по сторонам, пошли по западному берегу острова. Вторая пара вместе с командиром в голубой рубашке запрыгала по камням восточного берега. У моторных лодок остался один человек, который сел на лодочный передок, надвинул на глаза кепи и стал пристально смотреть на небольшую серую коробочку, держа ее, как книгу, обеими руками. Я не сразу догадался, что это была электронная игра «Тетрис».
Никаких сомнений в отношении намерений этих людей у меня не было.
Ползком, словно ящерица, царапая грудь и ноги о пористую поверхность камня, я стал спускаться вниз. «Зря я не надел джинсы, – думал я, – очень зря».
В расщелину, где еще спала Анна, я спустился по вертикальному камину, упираясь в одну стену спиной, а в другую – ногами. Это была настоящая пытка. Я «отшкурил» спину до крови. Метров с трех пришлось прыгать. Песок смягчил удар и приглушил звук. Пот уже градом лился с меня.
Я подполз на четвереньках к девушке, которая все так же крепко спала, накрывшись моей курткой с головой. Чтобы она не вскрикнула, я крепко прижался губами к ее губам. Она тотчас проснулась и, приняв мой жест за проявление нежности, стала вяло, но с каждой секундой сильнее покусывать мои губы. Я тихо замычал, попытался отстраниться, но Анна все более включалась в любовную игру. Ей даже в голову не могло прийти, что голый мужчина, лежащий сверху нее и крепко, почти до боли, целующий ее губы, может преследовать совсем иные цели.
Бороться с женщиной в такой ситуации – дело почти безнадежное, и я уже приготовился красиво умереть от пистолетной пули в объятиях Анны, как она провела руками по моей спине, почувствовала кровь и только после этого позволила мне привстать над ней. Я тотчас закрыл ей рот ладонью и знаком показал, чтобы она молчала.
Анна смотрела на свои ладони, выпачканные в моей крови, и в ее глазах медленно разбухал ужас.
– На острове чужие, – на ухо шепнул я ей. – С оружием.
Убедившись, что Анна нормально усвоила эту новость и не собирается кричать, охать или чрезмерно громко вздыхать, я отнял руку, потом вытащил зарытую наполовину бутылку с дождевой водой и жадно
