– А что так грубо? – спросил Ласковин.
Кавказец за спиной пододвинулся и зарычал.
– Ты б себя понюхал – порохом шмонит на три метра! – проворчал сторож.– Скажешь, на охоту ходил? Карим, назад!
Кавказец отошел на пару шагов, но Ласковин физически ощущал его недоверчивый взгляд. Одно движение, и прыгнет. Андрей не боялся. Уж с собакой-то он управится.
– Больно ты чуткий,– бросил он сторожу.
– Зато слепой, глухой и памяти никакой,– буркнул тот.
Ласковин сел в машину, завел двигатель. Есть ему расхотелось. И в город ехать точно не стоило. Если от него и впрямь несет пороховой гарью, это нехорошо. Значит, отрабатываем запасной вариант – дача «Шлема». Обслуга точно не станет его обнюхивать. И болтать не станет. Но лучше заехать сейчас, предупредить. А то еще уснут, черти, не добудишься. На перекресток за Вошем он всяко успеет.
Когда Ласковин выехал из ворот на шоссе, сбоку, из тени, выкатился «москвичок» и пристроился хвостом за «ауди». Не включая фар и выдерживая расстояние, «москвичок» катился следом, пока «ауди» не свернула наверх, в поселок. Тогда «москвичок» остановился, водитель взял с сиденья «уоки-токи» и сказал:
– Вариант один.
Свернув с шоссе, Ласковин поехал медленней, хотя здесь было светлее – горели фонари. Мимо проплывали дома: дачные домики застойных времен и двухэтажные затейливые коттеджи времен нынешних, отстойных. Улочка кончилась. И фонари тоже. Вокруг стоял лес. Фары раздвигали темноту. Крохотные, как пудра, снежинки взблескивали в электрическом свете. Ласковин ехал так медленно, что шума мотора почти не слышал. Поворот, еще поворот и прямая, как стрела, дорога. Синие фонари и знакомые ворота впереди. Наверняка заперты по ночному времени. Но Ласковина, разумеется, впустят. Пусть только попробуют не впустить.
Что-то темное лежало на дороге. Прямо под фонарем. Блин! Человек!
Ласковин затормозил, вышел из машины, не выключив двигатель и оставив дальний свет. Лежащий, нет, лежащая, потому что это, определенно, была женщина, на ослепительный свет фар никак не отреагировала. Андрей увидел уходящую через канаву в лес цепочку следов. Вернее, две цепочки, обрывающиеся под фонарем.
Женщина лежала на боку, уткнув лицо в рукав черной шубы. Валенки, дешевая кроличья шапка с ушами.
– Эй, подруга! – окликнул Андрей.
Никакой реакции.
Что-то в лежащей показалось Ласковину знакомым.
– Эй,– сказал он наклоняясь.– Не спи, замерзнешь!
Услышал ровное, как у спящей, дыхание и потянул за рукав шубы. Женщина безвольной куклой перевернулась на спину, шапка съехала на затылок…
Это была Наташа.
Первое, что испытал Андрей,– страх. От полного непонимания происходящего. А еще через мгновение он ощутил некое предупреждение. Не предчувствие опасности, а именно предупреждение. Что-то такое он увидел…
Негромкий свист.
Ласковин вскинул голову и успел заметить свернувшуюся змею над своей головой. Заметить, но не среагировать – шок. Змея упала на плечи, соскользнула вниз, плотно прижав руки к туловищу. Вторая змея обхватила шею, рванула назад, опрокинув на укатанный снег. Удушье, боль, красный гул в мозгу, ужас… И сквозь все (слишком поздно!) сформировавшаяся мысль: цепочек следов было две…
Глава двенадцатая
Зимородинский проснулся мгновенно. Глянул на часы: четыре двадцать утра. Бесшумно, не разбудив жену, он выскользнул из-под одеяла, так же бесшумно оделся и вышел на лестницу. Он знал, что сейчас спустится вниз, сядет в машину и поедет в сторону Ленинского проспекта. Куда дальше – он еще не знал. Но узнает. Длинная зимняя ночь. Самая длинная ночь в году. Зимородинский чувствовал ее, как птица чувствует воздух. И ни мерцание на панели, ни рокот двигателя, ни тонкая железная оболочка вокруг не могли этому помешать. Машина – всего лишь продолжение тела. Как палка, как меч. Если бы Вячеслав Михайлович захотел, он мог бы стать первоклассным гонщиком. Но он не хотел. Ему было все равно – восемьдесят или сто шестьдесят. Надо – поедет быстро, но иногда скорость мешает. Как сейчас. Самая длинная ночь. Граница. Место, где можно обрести силу. Или потерять. Всё.
Он плыл по ночному городу. Зимнему, замерзшему. Но ему было тепло. Еще полчаса назад он выключил печку. Желтые мигающие огни светофоров, редкие встречные фары. Зимородинский не знал, куда должен ехать. Но не беспокоился. Когда надо – узнает. Найдет. Почувствует…
Щека замерзла. Это первое, что ощутил Ласковин. С трудом он разлепил глаза и увидел черную бугорчатую резину, а на ней – обутый в калошу валенок. С некоторым усилием он приподнял голову, закашлялся.
– Очнулся,– раздалось где-то над головой.
– Подними его,– густой бас.
Ласковина взяли за плечи и вздернули на сиденье.
Микроавтобус. Свой, без импортных наворотов. В салоне свет. Залепленные изморозью окна. Напротив – Наташа. Дыхание ровное. Спит? Рядом – незнакомый мужик. Квадратная, кирпично-красная морда. Наклонился вперед, лапа у Ласковина на плече. Придерживает. Руки у Андрея связаны за спиной. Грамотно связаны: кровообращение не нарушено, но особо не подергаешься. Ласковин глянул вниз и обнаружил: ноги тоже связаны, вернее, «стреножены» веревкой сантиметров тридцать длиной.
Автобус слегка потряхивает, Наташина голова раскачивается из стороны в сторону.
В горле Андрея сухо и горячо. Саднит шею. Он вспоминает свившуюся петлей змею. Аркан? Кто в наше прогрессивное время пользуется арканом? Куда надежней пульнуть иглу со снотворным. Однако, как выяснилось, и аркан неплох. Ласковина вдруг разбирает смех. Идиотский. Его – арканом. Как лошадь.
– А ты весельчак,– добродушно басят рядом.
Ласковин поворачивает голову. Ну конечно. Больше некому. Адамант Афанасьевич собственной персоной.
– Что вам нужно? – голос у Ласковина сиплый, а вопрос дурацкий. Андрей и сам это осознает.
– Ты,– ласково говорит Адамант Афанасьевич.
– Я вас не трогал,– резко бросает Ласковин.
– Трогал, милок, очень даже трогал.
Маленькие глазки. Губы шевелятся внутри бороды.
– Он не понимает,– раздается за спиной, с водительского места.
Ласковин угрюмо и жестко глядит на бородача Адаманта.
– Ты ответишь,– цедит он сквозь зубы.– Ты понял меня?
В нынешнем положении – чистой воды блеф.
– Лешинов,– произносит Адамант Афанасьевич, и Андрею приходится сделать огромное усилие, чтобы сохранить угрожающее выражение. Но это уже ни к чему. Все и так ясней ясного.
Автобусик едет, Наташа спит, хорошо спит, по-домашнему. Только одежка на ней чужая и сон неправильный. Значит, Лешинов. Значит, вот он и обнаружился, «патриарх, могучий человек, богатырь». Не фуфло, значит, а не врал покойничек для большего понту. Был у него наставник… говна кусок!
Внезапный прилив ярости сделал тяжелыми связанные ладони. Мрачным, гневным взглядом обвел Андрей внутренность автобусика.
– Ну ты, ну ты, спокойно! – заволновался кирпичномордый.
– Ссышь, козел,– Ласковин в упор посмотрел на него.– Это правильно.
Кирпичномордый вместо ответа ударил в скулу. Андрей намеренно не стал уклоняться. Принял удар, как подарок, усмехнулся-оскалился. Враги вдруг стали маленькими и незначительными, даже могучий Адамант как-то усох. Страшную силу ощутил Андрей в спутанных руках. Такую, что напрягись – и лопнут веревки. Но незачем напрягаться. Сами развяжут, козлы.
