ночи!
Хлопнула дверь, лязгнула арматура, и все стихло. Я лег на бок. Немного ныли руки, и болел разбитый нос. Мне оставалось только поразмышлять о том, как быстро заживут все мои болячки. Ни о чем другом мне не думалось, ибо в моей голове не осталось ни одной мало-мальски умной мысли.
Глава 33
ТАНЦЕВАТЬ ХОЧЕТСЯ
При дневном свете, который едва проникал через маленькое, как поддувало в печи, окошко, комната выглядела еще более убогой, холодной и грязной. Я лежал на боку, глядя на стол, по которому разгуливала муха. Лето приходит. Когда мы проводили здесь спасательные работы, мухи еще не проснулись.
Распахнулась дверь. По особым, нервно-торопливым звукам я догадался, что приперся Дацык.
– Вставай, скотина! – заверещал он. – Сейчас будет развод на каторжные работы.
Наконец я смог хорошенько рассмотреть пистолет, которым он методично тыкал мне в живот или приставлял ко лбу. «Пушка» была небольшого размера, с грубыми, лишенными изящества деталями, отполированными почти до белизны, с большой мушкой, похожей на лепесток, и круглой гайкой в тыльной части, где у пистолетов обычно находится курок. Скорее всего, это и был тот самый карманный «рот-зауэр», из которого был застрелен таксист Вергелис.
На пороге Дацык врезал мне кулаком в живот, но я успел напрячь мышцы, и его кулак отскочил от меня, как от боксерской груши.
– Это тебе, скотина, за вчерашнее!
Зато, когда мы вышли на воздух, Дацык мигом сменил злобу на маску доброжелательного партнерства.
– От тебя требуется немного, – громко говорил он, зная, что Альбинос видит его. – За день-два, думаю, мы управимся. Мы не причиним тебе вреда, если ты будешь делать все, что мы скажем.
Мы подошли к столу. Мне казалось, что сейчас я на мгновение закрою глаза, а когда открою, то увижу знакомые лица спасателей – Сашку Блинова, Мишу Ковалевского, Костю Крамаренко, Володьку Шистерова, словом, всех тех ребят, кто облагораживал эти дикие места своими высокими помыслами и поступками. Я так и сделал, но компания, вызывающая у меня только скрежет зубов, не исчезла. Щурясь от нестерпимого солнечного света, за столом сидел Альбинос и маленькими глотками пил кофе из пластикового стаканчика. За его спиной, как мачта за капитаном корабля, возвышалась Лера. Она заливисто смеялась и танцевала, уподобляясь бабочке, при этом ее мелкий собачий носик покрылся морщинками, как печеное яблочко.
– У меня такое настроение, что хочется танцевать до самого обеда! – выдала она, неимоверно округляя звуки, будто говорила через шланг пылесоса.
Напротив Альбиноса, на самом краю скамейки, сидел Мураш. Голова его, как у раскаявшегося подсудимого, свесилась на грудь, плечи обвисли, беспокойные руки терзали бегунок «молнии». Мне удалось хорошенько рассмотреть его лицо только тогда, когда я сел с ним рядом. Одутловатость заметно уменьшилась, отекший глаз чуть приоткрылся и теперь смотрел на мир из глубины складок дерзко и жизнерадостно. Кожа вокруг него была щедро смазана йодом, а на оставшейся части лица были беспорядочно наклеены узкие кусочки лейкопластыря, отчего фейс Мураша здорово смахивал на доску объявлений, где висело множество записочек.
– Я останусь с Кириллом, – тихо говорил Мураш, не поднимая головы. – Я должен увидеть место, где погиб мой отец, поэт и романтик.
Ко мне немедленно подскочила Лера и, счастливо улыбаясь, как давнему и хорошему знакомому, спросила:
– Ты будешь кофе? Одно или два? А бутерброды будешь? Тяжелая физическая работа требует большого количества калорий.
– Для начала было бы неплохо развязать мне руки, – ответил я.
– И то правда, – ответила Лера, но тотчас забыла обо мне и опять принялась кружиться и подпрыгивать.
Альбинос разрезал веревку охотничьим ножом, который висел у него в чехле на поясе, затем вынул из коробки бутылку водки и водрузил ее посреди стола. Дацык хлопнул Мураша по спине, сгоняя его со скамейки, и сел на его место.
– На тебя продовольственный аттестат не выписан, – сказал он ему. – Дуй отсюда, пока я добрый!
Мураш покорно, как собачонка, отошел на несколько шагов и сел на траву. Альбинос расставил стаканчики и наполнил их водкой. Мы выпили. Дацык сиплым голосом крикнул Лере, чтобы подали сало. Альбинос вытер губы ладонью и сказал:
– Вот мы уже почти подружились.
Дацык хлопнул меня по спине:
– Ты клевый парень, если крепко связан.
За моей спиной что-то негромко напевала Лера, потом вдруг ка-а-ак крикнет:
– Ты что там, жиром заплыла и шевелиться не можешь, мясорубка ржавая?! А ну, бегом!
Альбинос барабанил пальцами по столу и пристально смотрел на меня. Дацык пробормотал, что чем больше в хозяйстве баб, тем голоднее мужик. Я ждал, что сейчас наконец узнаю, ради чего была затеяна вся эта свистопляска с заложницей и шантажом. Но Альбинос почему-то тянул время. Подошла Тучкина с большим обломком фанеры. На нем, как на подносе, стояли пластиковые тарелочки с какой-то желто-серой едой.
– Доброе утро, приятного аппетита! – голосом профессиональной официантки объявила она и стала расставлять тарелочки. Первому подала Альбиносу. Рядом с тарелочкой положила сложенную треугольником салфетку, на нее – пластиковую вилочку. Я взглянул на лицо женщины. Солнце светило слабее, нежели ее счастливая физиономия. Ничего себе заложница! А какими глазами она смотрела на Альбиноса! Спину разогнуть не могла, настолько приварилась взглядом к его лицу! Моя тарелка шлепнулась
