– А цвет?
– Серебристый.
Замершие в ожидании ответа Альбинос и Лера одновременно ожили; Лера воскликнула «Ничего себе!» и несмешно засмеялась, а Альбинос взмахнул руками и покачал головой. Дацык же неловко подпрыгнул, будто нечаянно наступил на собачье дерьмо, и схватил Мураша за ворот.
– Врешь, батенька!! Врешь!! Это не твоего отца машина!! Это нашего покойного дружка машина. Десятый «ВАЗ» серебристого цвета, номер два ноля семь ДДТ. И никак мы с тобой в этом вопросе не сойдемся, даже если бы наш дружок был твоим папашей! Потому как ему тридцать два года от роду было, когда его ледником засыпало! А тебе сколько? Двадцать восемь?
– Двадцать пять, – поправил Мураш.
– Ты ничего не путаешь, парень? – спросил Альбинос.
– Может, у него голова плохо варит? – предположила Лера.
– Ничего я не путаю, – пробормотал Мураш. – Когда на этой машине ехал мой отец, на трассу обрушился ледник…
– Врешь! – завопил Дацык и принялся хлопать себя ладонями по ушам. – Врешь, клещ собачий! Ты не отца хочешь найти! Я знаю, что ты хочешь найти! Ты чемодан хочешь найти! Титановый чемодан, стянутый багажными ремнями, шланг ты ассенизаторский!
– Замолчи! – прикрикнул на него Альбинос и взглянул на меня, желая увидеть мою реакцию на происходящее. – Твой приятель, Вацура, в самом деле лжет. Если только искренне не заблуждается относительно номера и модели машины.
– Я не вру и не заблуждаюсь, – упрямо бормотал Мураш, и по его сизо-бугристым щекам покатились слезинки. Из уцелевшего глаза – прозрачная, а из подбитого – розовая. – Мой отец часто ездил по этой дороге… Он любил эти горы и ледники. У него даже про это ущелье стих был: «Ущелье темное, как ночь в Багдаде. Здесь лед со снегом всегда в отпаде. Здесь звезды льются капелью стылой. Здесь целовался я с девчонкой милой».
– Если он не заткнется, то в отпаде буду я, – предупредил Дацык.
– А может, он говорит правду? – осторожно предположила Лера. – Стихи ведь хорошие!
– Иди-ка ты, парень, от греха подальше, – посоветовал Альбинос.
– Я без Кирилла не уйду, – упрямо ответил Мураш и сел на траву.
– А вот и уйдешь! Уйдешь! – пронзительно запищал Дацык с таким звуком, как если бы водили стеклом по металлу. Он подскочил к Мурашу и приставил к его лбу ствол пистолета. – Считаю до трех и стреляю! До трех! Ты понял меня, гиена декоративная?
Мы все замерли, глядя на Мураша. Даже Альбинос не стал вмешиваться и потянулся к бутылке, будто хотел чем-то занять себя в эти напряженные мгновения.
– Раз! – объявил Дацык. – Два!
Мураш не пошевелился. Дацык, не отрывая пистолетного дула от головы Мураша, сделал полшага назад, будто опасался, что может выпачкаться в крови и мозгах.
– Три!!
Ни выстрела, ни мозгов. Дацык замахнулся на Мураша рукояткой пистолета, но ударить не решился, злобно затолкал оружие за пояс, сел за стол и решительно налил себе полный стаканчик водки.
– Он будет на твоей совести, Альбино, – произнес Дацык, поднимая стаканчик. – Я хочу, чтобы ты не только с укором смотрел на меня. Я хочу, чтобы ты твердо определился: хочешь заполучить чемодан или нет? Если нет, то оставь мне Вацуру, и давай распрощаемся.
У Альбиноса не было настроения принимать судьбоносные решения и определяться. На его лице отобразилась смертельная усталость и потеря интереса к жизни. Лера изо всех сил пыталась попасть к нему в поле зрения, но потухший взгляд Альбиноса был устремлен куда-то вверх, где сверкали на солнце снежные вершины.
– Пожалуйста, – тихо сказал он Дацыку. – Отстань от меня. Я хочу спать.
Он встал и побрел к приютам. Лера вздохнула, потянулась, как после глубокого сна, и тоже вышла из-за стола.
– У меня сегодня весь день настроение танцевать, – сказала она, обращаясь почему-то только ко мне. – Между прочим, я где-то слышала, что танцы очень полезны для мышечного тонуса. А я ведь фотомодель, мне тонус постоянно надо поддерживать…
Я не успел увидеть, как она принялась поддерживать свой тонус. Дацык ткнул мне в спину пистолетом:
– Встать, скотина! Перейдем от слов к делу!
Затем он заставил подняться на ноги Мураша и повел нас к леднику. Мой ангел-хранитель с обезображенным лицом шел рядом, плечом к плечу, сопел, всхлипывал, кряхтел. Я поглядывал на него, пытаясь не то чтобы ответить на неясные вопросы, а хотя бы сформулировать эти вопросы. Парень, к которому я не так давно проникся чувством сострадания, теперь вызывал у меня двойственное впечатление. Тот ли он человек, за которого себя выдавал? Подбитый глаз, спрятавшийся под отекшим веком, казалось, прятал и некую тайну, которую теперь уже почти невозможно было разгадать. К чему я пришел? К тому, что злополучный репортаж по ТВ, где я попал в кадр с номерным знаком «два ноля семь ДДТ», зацепил внимание не только молодого сотрудника банка, но и банду грабителей, практикующую чистку карманов состоятельных горнолыжников. Обе стороны были едины в своем желании найти под обломками льда десятую модель «ВАЗа». На этом их единение заканчивалось. Мураш продолжал настаивать на том, что в серебристом седане погиб его отец, поэт и романтик, а бандиты никак не принимали эту версию и утверждали, что в этой машине ехал их дружбан. Я был склонен больше верить Дацыку, нежели Мурашу, и по той простой причине, что сильная сторона всегда представляется мне более честной, в отличие от слабой, для которой ложь в какой-то степени компенсирует недостаток силы. И еще я понял, что весь сыр- бор вращается вокруг некоего титанового чемодана, о котором сгоряча обмолвился Дацык… Что ж,
