Он тоже схватил нож, а левой рукой сорвал рукоять вентиля: толстую стальную трубу полуметровой длины.
Примерно минуту они кружили по подвалу, затем, улучив момент, Кошатник сделал выпад…
Дзеньк! – Мах рукояти угодил прямо по лезвию ножа.
Коротышка вскрикнул, нож отлетел за котел.
Николай удовлетворенно усмехнулся.
Кошатник попятился…
– Ну, заморыш, теперь все! – четко произнес лидер, надвигаясь на своего, теперь уже бывшего, послушника.
Кошатник отступил к стене и сунул руку под курточку:
– А это видишь?
Николай замер. Откуда у этого ублюдка пистолет?
Кошатник передернул затвор. Видно было, что он знает, как обращаться с оружием.
– Я ж тебе приказал его выкинуть! – прохрипел Николай.– Сатана тебе не простит!
– А насрать мне, что ты приказал! – нагло заявил коротышка.– Ну-ка кинул все на пол и встал мордой к стене!
– Ты не стрельнешь,– сказал лидер.– Услышат, прибегут…
– А хоть и прибегут,– усмехнулся Кошатник.– Я-то свалю, а тебе – абзац! – Ствол пистолета глядел Пархисенко в живот.– Встал к стене, козел! Бегом!
Николай понял, что Кошатник сейчас выстрелит, бросил на пол нож и железку и быстро встал к стене.
Кошатник поднял трубу.
– Сатанист! – сказал он.– Круче всех. Сам же говорил. А раз я круче тебя, значит, ты не сатанист, а говно!
И хладнокровно врезал своему бывшему наставнику по затылку. Тот осел на пол.
– Командир, бля! – презрительно бросил Кошатник.
Сунув пистолет под ремень, он подошел к топчану.
Даша стояла точно в такой же позе, в какой ее оставил Николай. Кончик длинной косы лежал на грязном полу. Оставленная ножом рана уже почти не кровоточила. По ней ползала муха.
Кошатник хлопнул девушку по спине:
– Вставай!
Даша медленно выпрямилась. Потускневшие глаза, безразличное ко всему лицо.
Как мертвая.
– Коз-зел! – злобно процедил Кошатник в адрес лидера. Такую трахать – все равно что в кулак дрочить.
Еще вчера Кошатник, возможно, не упустил бы случая, но сегодня… Даже смешно! И в гребле Колька такой же недоделок. Нарисовал пару значков – и затащился. Ему хоть баба, хоть доска с дыркой. Доска, бля, даже лучше: рисовать удобней.
– Что смотришь? Иди отсюда! – рявкнул он.
Даша повернулась и двинулась к двери. Голая.
«Как обдолбанная!» – подумал Кошатник.
– Оденься! – Он швырнул ей одежду.
Даша покорно оделась.
– А теперь иди домой, понятно? – И еще раз, четко, как собаке, повторил: – Домой! Иди домой!
Даша вышла, и Кошатник запер за ней дверь. Оглядевшись, он обнаружил натянутую между котлами веревку и сорвал ее. Связав своего бывшего наставника, Кошатник обшарил его карманы, нашел ключи от квартиры и неожиданно много денег. Это настроило Кошатника на веселый лад. Набрав в грязное ведро холодной воды, он выплеснул ее на Николая. Тот застонал, разлепил глаза, попытался встать, но, конечно, у него ничего не вышло.
Николай сморщился: жутко болела голова.
– Что, говнюк, не нравится? – ухмыльнулся Кошатник.
Маленькое крысиное личико приблизилось вплотную к лицу Николая.
– Больно, да? А помнишь, как ты меня… издил?
Николай дернул головой, попытался вцепиться зубами в нос Кошатника, но тот успел отклониться. Подобрав с полу какую-то грязную ветошь, Кошатник запихнул ее Николаю в рот. Схватив лидера за шиворот, он оттащил его в угол и прислонил к стене. Подобрал кривой нож, тот, которым Николай резал Дашу.
– Я, конечно, всяких умных слов не знаю,– сказал коротышка, наклоняясь и заглядывая в выкаченные от ужаса глаза Николая.– Токо думаю я, Сатана меня и без этих приговорок поймет…
– Ну ни хрена… – пробормотал Митяев.– Юра, это он?
– Да… – Матвеев почувствовал, что его желудок вот-вот вывернется наизнанку, и пулей выскочил на воздух.
Тем не менее от обеда пришлось избавиться.
Присмиревший доберман с пониманием пронаблюдал за согнувшимся пополам Юрой, потом осторожно вошел в подвал и лизнул присохшую к полу кровь.
Ласковин быстренько обошел подвал и вернулся к трупу.
– Дарьи нет,– с облегчением сообщил он.
– Может, это ее работа? – задумчиво проговорил Митяев.– Я так понял, что этот придурок мог накормить ее какой-нибудь дрянью…
Бойцы Митяева с интересом рассматривали выпотрошенный труп. С профессиональным интересом.
Ласковин покачал головой.
– Это точно не она,– сказал он.– Но повесить на нее вполне могут.
– Вызвать чистильщиков? – предложил Митяев.
Ласковин снова покачал головой.
– Мне очень не нравится тот, кто это сделал,– заметил он.– И мне не хочется облегчать ему жизнь. Помнишь того толстячка, с которым нас Ростик познакомил? Думается мне, не станет он этого друга на Дарью вешать, а станет искать настоящего автора натюрморта.– Андрей набрал номер.– Полковника Саэтдинова… Ростик, опять я. У меня тут под ногами покойничек лежит. Да, совсем свежий и, представь, я тут совершенно ни при чем. Конечно, подъезжай, всегда рад! Но очень бы хотелось, чтобы ты с собой дружка прихватил, с которым ты меня сегодня познакомил. Возможно? Ну отлично. Записывай адрес…
Саэтдинов с Онищенко приехали через тридцать минут. Бойцов и собаку Ласковин уже отправил, так что они остались втроем, причем Андрей с Митяевым караулили у дверей, а Юра сидел поодаль на бревнышке. Не приучен он был к таким видам и запахам.
– Так-так,– сказал Онищенко, едва глянув на труп.– Надо следака и эксперта вызывать. Правда, земля не моя…
– Жмур твой? – спросил Саэтдинов.
– Мой.
– Значит, тебе и работать. Вот и оглядись. А бригаду я сам вызову.
– Годится. Только я сначала Логутенкову позвоню.
– Это кто?
– Важняк из нашего района. Ведет это дело.
Спустя полтора часа бригада закончила работу. Осталось только дождаться труповозки. Ласковина, Митяева и Матвеева опросили аж два раза. Довольный местный опер уехал отписывать труп «красногвардейцам».
– Чуется мне,– сказал Онищенко,– что я надыбал своего убийцу.
– Это его? – Логутенков показал на спрятанный в прозрачный пакет нож Кошатника.
Онищенко поджал губу и слегка качнул головой:
– Не-а… – И поднял двумя пальцами другой пакетик.– Это у нас что?
– Расческа,– сказал Логутенков.– С дарственной надписью от господина Хёйнекена. Найдена, если не
