следовать за собой и бросился к дракону.
Ниминоа потребовалось несколько мгновений, чтобы выйти из шока. Еще мгновение – чтобы вскочить на ноги и броситься вслед за Данилом. Но она опоздала. Увидела только, как сорвался со скалы огромный темный силуэт, взмыл ввысь, промчался над девушкой, затмив на миг звезды, и исчез в бездонном небе.
Стоять было больно. Ниминоа бежала, не разбирая дороги, и до крови изранила ноги. Девушка опустилась на траву, поглядела ввысь и тихонько заплакала. О Даниле. Она еще не осознала, что осталась одна в совершенно чужой стране и не о светлорожденном надо ей плакать, а о себе.
Хуруг жадно обнюхал землю и лизнул ее толстым, покрытым вкусовыми бородавками языком. Кровь, свежая кровь! Короткий заостренный хвост хуруга задрожал от возбуждения, гребень на плоской голове вздулся, как во время гона. Самая сладкая кровь, кровь человека! Мощное приземистое тело развернулось, морда задралась кверху, раздулись ноздри, ловя ароматный запах добычи, но ветер дул сбоку, и тяжелая голова снова упала к земле. Передние лапы хуруга торчали из туловища не снизу, как у других ящеров, а сбоку. Выгнутые в суставах под прямым углом, они делали тварь похожей на уродливое человекоподобное существо, ползущее по-пластунски. Но двигался хуруг значительно быстрее пластуна, хотя и уступал в скорости бегущему человеку. Уткнувшись мордой в землю, подстегиваемый голодом, хуруг устремился по следу. Все живое поспешно убиралось с его пути. Кроме человека, у прожорливой твари не было врагов. Мясо хуруга ядовито, запах омерзителен для любого хищника, способного справиться с этим ящером. Сам же хуруг считал добычей все, что попадалось на пути. Вот он достиг места, где его будущая жертва останавливалась. Испачканная кровью трава; запах, от которого густая слюна потекла из пасти хищника. Хуруг завертелся на месте, кружил целую минуту, пока не обнаружил второй след – ароматную ниточку к блаженству. В нетерпении ящер испустил пронзительный скрежещущий вопль. И припустил по следу.
Леденящий душу вой вывел Ниминоа из полузабытья. Она вздрогнула, подняла голову, посмотрела на угасающий костер. Страх пронзил ее. Ниминоа вскочила на ноги, вскрикнула от боли, но страх был сильнее, чем боль. Девушка торопливо набросала заготовленных сучьев поверх тлеющих углей. Через несколько мгновений огонь проснулся, и дрожащий свет озарил поляну. Ниминоа, механически, просто чтобы чем-то себя занять, ополоснула израненные ноги вином из фляги Данила и забинтовала их. Руки двигались быстро и умело, но в сердце ее не осталось ничего, кроме страха. Обуться в свои сапожки Ними теперь не могла, но в клади лежали запасные верховые сапоги Данила. Они почти подошли. В боковом кармашке одного обнаружился небольшой нож. Ними вынула его и положила на одеяло. Просто так. Если какой-нибудь ночной охотник пожелает ее загрызть – пускай. К чему ей жить?
Конец третьей части
Часть четвертая
ОКРЫЛЕННАЯ КОЛЕСНИЦА
А было так.
На земле Атуи, что ныне в границах Красного и Черного зовут Проклятой, явился Тата-Харири, пророк. Шесть лун, от Севера до Юга, шел он по земле Атуи, пока не достиг холма, именуемого Бис-Шеба, Кувшин Жажды. И взошел Тата-Харири на вершину холма. И пророчествовал. Там же сказал: «Сильные Атуи! Грядет!»
Время же того: за шестую часть века до Эпохи Перемен.
И взят был Тата-Харири воином Шеном и привезен в Прохладный Дворец. С Шеном же было полумножество всадников, поскольку крепок был в ту пору щит Тата-Харири в Атуи.
И вопросил Великий и Сильный, Опоясанный Огненным Бичом, Владычествующий над Миром, Повелевающий всем бескрайним Махд-Шагош:
– Почто пророчествуешь во зло мне?
Отвечал Тата-Харири:
– Слава моя – за мной! – к небесам обратив лик: – А сила моя – земля есть!
С тем и умолк.
Рассудил Великий и Сильный, Державший Место Свое в Прохладном Дворце посреди Доброго моря: о земле Атуи говорит пророк.
И послал он три множества воинов на окрыленных колесницах, и обратились они к земле Атуи, и вскричала Атуи великим криком. И губили беспощадно воители Махд-Шагош. Которых же оставляли живыми, тем продевали вервие сквозь нижнюю челюсть и так влекли к берегу Доброго моря. А крови было столько, что земля превратилась в грязь.
Позвал тогда Великий и Сильный, Опоясанный Огненным Бичом, позвал Тата-Харири:
– Ты! – сказал.– Нет твоей силы!
И поведал о содеянном.
И поразил Тата-Харири Огненным Бичом.
Пал наземь пророк Тата-Харири, возопил гласом неистовым:
– Грядет! – И умер.
И не стало Махд-Шагош.
Такова сила истинной веры.
I
Одиннадцать всадников ехали по дороге. Ночной дозор, высланный командующим крепости. Командующий, человек неглупый и самостоятельный, решил не дожидаться восхода, когда можно будет зеркалами связаться с Фарангом и доложить о странных огнях на севере. Колдовство это или нет, но слишком близко от крепости, чтобы дожидаться утра. Подняв десяток Дуда, командующий передал им доклад наблюдателя, выдал направление и велел проверить, что там, мощь Тура, происходит? Об осторожности командующий не говорил. Дуд Кошачий Глаз на рожон не полезет.
Командующий понимал: быть может, он никогда больше не увидит ни Кошачьего Глаза, ни его парней. Но если на одной чаше весов – жизнь одиннадцати солдат, а на другой – безопасность крепости Ангбион, тут и выбирать нечего.
Дуд Кошачий Глаз построил своих в колонну по три, приказав тем, кто внутри, изготовить арбалеты, а наружным и замыкающим – обнажить мечи. Один хрен, если какая тварь прыгнет на круп парда, от арбалета толку – ноль. Сам Дуд выбрал арбалет, поскольку видел в темноте почти так же хорошо, как днем, и намеревался использовать это преимущество. В колдовские огни Дуд не очень-то поверил. Какие, к демонам, чародеи со стороны Хуриды! А вот всякая дрянь оттуда лезет, это точно!
Неподалеку взвыл хуруг. Парды недовольно зарычали, а Кошачий Глаз слегка обеспокоился и подумал: надо будет сказать Губастому. Пусть возьмет следопыта и пару ребят, выследит тварь и прикончит. Губастый хуругов ненавидел с тех пор, как один их этих уродов сожрал его племянника.
Хоть Кошачий Глаз лучше всех видел в темноте, но огонь впереди заметил не он, а лигонец[16] Момугон. К немалой досаде десятника. Дуд тут же скомандовал: «Стой!» Отобрал троих, велел спешиться, сам слез с парда и отправился на разведку. Момугона в числе трех не оказалось, и солдат обиделся.
Еще за триста шагов стало ясно: никакие не чародейские огни, а обыкновенный костер. Кошачий Глаз на всякий случай скомандовал: «К бою!» – хотя вчетвером в драку лезть не собирался. Разве что при явном преимуществе. Сколько вокруг костра народу – издали не разглядеть.
Хуруг выбежал на поляну, увидел костер и злобно захрипел. Огня хищник терпеть не мог, а добыча оказалась по другую сторону пламени. Не сразу хуруг сообразил, что огонь можно обойти.
Тварь, выскочившая из темноты, показалась Ниминоа ожившим кошмаром. Широкая бледно-зеленая голова с сизым опухолеподобным наростом на макушке, ковшеобразная нижняя челюсть, отвисшая до земли, торчащие в стороны жилистые лапы и выпуклые сплошь красные глаза. Высотой тварь не превосходила двух локтей, но весила наверняка не меньше двух взрослых мужчин. Ничего более омерзительного Ниминоа в жизни не видела.
Тварь едва не угодила мордой в костер, отпрянула, издала звук, подобный хрипу удушаемого, заскребла землю когтями. Пятипалые лапы твари походили на изуродованные человеческие руки.
Ними сжалась в комочек, сжала в руке маленький нож. Она очень надеялась, что тварь испугается огня и убежит.
