Откуда мне было знать, что Танюха поставила меня куда-то очень далеко от своего сердца. Ее работа и лидерские амбиции встали между нами танковой броней. Конечно, что-то можно было сделать, как-то спасти наши отношения, сохранить хорошую мину при плохой игре, но для этого надо было давить себя, давать задний ход, выцарапывать из души взбесившиеся чувства и запирать их на большой амбарный замок. И еще делать вид, что между нами не происходит ничего особенного – так, пустячок, легкий служебный флирт, какой часто случается в командировках, сексуальный голод и физиологическая разрядка. Трах-бах, и гуд бай, май лав!
Ну разве можно было обо всем этом рассказывать князю, этому святому человеку?
Глава 42
ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ
Мы встретились с Мухиным в коридоре перед дверьми в каминный зал. Было без пяти двенадцать. Следователь хмуро взглянул на меня, ничего не сказал и хотел уже зайти в сумрачный зал, где потихоньку собирались работники усадьбы, но передумал, повернулся ко мне и покачал головой.
– Я получил ваше письмо, – сказал он, поджимая губы. – Не представляете, как я был зол! Это у пожарных бывают ложные вызовы, а за обращение в прокуратуру кто-нибудь обязательно должен отвечать. Вы водили меня за нос со своей легендой про пластическую операцию!
– Это был тактический ход, – попытался возразить я. – Помните, как Шарапов прикинулся вором и разоблачил банду Горбатого? И Родион прикинулся мошенником…
– Я вам сейчас такого горбатого устрою, – пригрозил Мухин, – что мало не покажется! А если бы я арестовал Родиона? Засадил бы его в следственный изолятор к рецидивистам?
– Клянусь, ни Родион, ни рецидивисты на вас за это не обиделись бы! – заверил я.
– Устроили тут, понимаешь, маскарад, – проворчал Мухин.
В зале было достаточно диванов и кресел, чтобы все могли сидеть свободно, на таком расстоянии друг от друга, чтобы не чувствовать, как рядом кто-то взволнованно дышит или нервно щелкает костяшками пальцев.
Родион сидел у самого камина, спиной к огню, будто вымок под дождем и хотел согреться. Бордовые тяжелые шторы почти не пропускали солнечных лучей, потому огонь был самым светлым пятном в зале, и оттого лицо Родиона, и без того темное от загара, казалось невыразительным, малорельефным, словно горшок из темной сырой глины, поставленный у камина для просушки. Обрубок его мизинца был перевязан бинтом и, судя по размерам, сильно распух. Мне показалось, что через бинт просочилось немного крови.
Рядом с Родионом, глубоко утонув в кресле, сидел Хрустальский, доступно открыв всем свои белые в ромбик носки, и изучал расписной потолок. Филя, упорно не желающий встречаться со мной взглядом, пожелал слушать собрание стоя и слишком внимательно рассматривал ногти, оперевшись локтем на каминную кладку. Садовница, приветственно улыбнувшись мне, села неподалеку, в углу. Час Золушки прошел, женщина снова была в телогрейке и темных брючках, на ногах ботинки на толстой подошве и с высокой шнуровкой.
Потом повалили, шаркая ногами, строители, дворники, свободная охрана и прочие служащие. Убедившись, что пришли все, кто был приглашен, последней зашла Татьяна и прикрыла за собой дверь.
Воцарилась гнетущая тишина. Родион взглянул на меня и кивнул. Мне еще никогда не доводилось выступать перед столь многочисленной и столь омерзительной публикой. Я волновался.
– Представляю, какой шок вызовет сейчас у вас то, что я вам расскажу. Сегодня первое апреля, и для начала позвольте поздравить вас с этим замечательным праздником и объявить о том, что шутка, которую Родион, Татьяна и я для вас подготовили, удалась.
Хрустальский перестал любоваться потолком, повернул голову к Родиону и спросил:
– Что он сказал?
Филя с невозмутимым видом продолжал исследовать ногти. Палыч, пристраивая полено в камине, выпрямился, повесил на крючок кочергу и с нерешительной улыбкой посмотрел на меня, будто хотел сказать: раз кто-то кого-то разыграл, значит, это смешно, почему бы не улыбнуться?
– Нельзя ли конкретнее? – попросил начальник охраны. Он постукивал носком ботинка по полу и смотрел на меня в упор. – О какой шутке идет речь?
– Все, о чем я говорил в интервью, неправда, – ответил я. – Никакого преступления в Гималаях не было. Никто, к великому счастью, Родиона не убивал. Никто не принимал его облик. Не кто иной, как он сам, сейчас сидит перед вами.
Теперь все уставились на Родиона.
– Что значит – никто иной? – пробормотал Хрустальский, глядя на Родиона с подозрением и даже с опаской. – Ничего не понимаю… Вы нас запутали, молодой человек!
– Шутка, надо заметить, дурацкая, – проворчал Мухин. – Хотя, конечно, она принесла поразительные результаты.
– Кто-нибудь, в конце концов, объяснит, о чем идет речь? – высоким голосом произнес водитель, поворачивая плешивую голову во все стороны. – Почему все неправда?
Водителю ничего не надо было объяснять. Он все понял и отказывался в это верить.
– Может быть, слово «шутка» здесь не совсем уместно, – сказала Татьяна. – Скорее это был психологический тест. Перед вами смодулировали ситуацию: Родиона как будто не стало, а его место занял двойник, убийца и мошенник.
– Ну-ну, полегче, девушка, полегче! – высказал недовольство Хрустальский. – Мы сразу обо всем догадались! Думаете, вы смогли нас обмануть? Лично я сразу понял, что это розыгрыш. И к Родиону Святославовичу относился с неизменной симпатией и доверием.
– И я сразу догадался! – приклеился к Хрустальскому водитель, который интуитивно понял, что это
