Юрой...
— Милый, одной любви мало. Для семейной жизни нужен достаток, уверенность в завтрашнем дне. А кто такой Морозов? Всего-навсего бармен. Сегодня бармен, а завтра кто? Ну, не додаст сдачу, ну, продаст «налево» пару ящиков шампанского...
Она спохватилась, взглянула на меня в зеркало. Я сделал вид, что не расслышал. Коммерческие подвиги Морозова меня не интересовали.
— Ты сколько зарабатываешь? — поспешила Наташа похоронить свою ошибку в новой теме.
— Да разве в деньгах счастье? — не удержался от соблазна попроповедничать. — Живут же люди...
— Мучаются, а не живут, когда денег не хватает. Хватит об этом, хватит! Она хороша?
— Обыкновенная.
Я вспомнил улыбку Юли. Обыкновенная? Вот сидит Наташа. Красивая, холеная. Что еще надо? Чего ищу? Для чего придумываю несуществующие препятствия, пытаюсь усложнить самое простое?
— Хорошо. Приводи. Денег с нее брать не буду. Пусть иногда убирает.
Я вскочил, подошел к Наташе, благодарно поцеловал куда-то под маленькое ушко. Она отстранила меня.
— Не подлизывайся. Странный ты, Юрка. Чай пить будем?
— До утра! — голосом заправского донжуана сказал хвастовски.
Наташа рассмеялась. Вот такой — смеющейся, без вывертов, без потребительской философии — и любил я ее когда-то.
Наташа, Наташа...
В легких сиреневых сумерках светлое пятно фургончика хорошо различалось на фоне черного борта «турка». Чем ближе я подходил к судну, тем больше деталей проступало в общей картине — вспыхнувший свет в иллюминаторе, застывшие фигурки часовых у швартовов, матрос, опорожнявший ведра в баки, привьюченные на корме.
Полчаса назад я заступил на дежурство. Тарасов, протирая очки, долго песочил меня за вчерашний случай. Подозревая, что с одного из наших сухогрузов станут сносить монеты, я надел спецовку, вооружился гаечным ключом, обломком водопроводной трубы и битых три часа просидел на пришвартованном неподалеку водолазном боте, делая вид, что занимаюсь ремонтом. Кобец, к несчастью, засек меня в столь странном облике и не преминул доложить начальству. Тарасов обозвал меня авантюристом и, видимо, желая выбить из следовательской колеи, отправил контролировать выгрузку грязного белья с «турка».
— И чтоб без фокусов, Хорунжий! — напомнил он. — Мы не «чека», а всего лишь таможня. Заруби себе на носу!
...Жилистый парень в расстегнутой до пояса выцветшей шелковой безрукавке, завидев меня, выскочил из фургончика.
— Начнем?
— А как же! Накладная есть?
— Чтоб ее да не было!
Он полез в кабину и из ящичка на приборной доске вынул сложенную вчетверо накладную.
— О! Чин чинарем!
Я проверил накладную, вернул шоферу.
— Грузи!
— Эй! — заорал шофер кому-то на судне, закрывавшему корпусом акваторию. — Бой! Майнай! Быстро!
Бледное лицо появилось у борта. Оно внимательно посмотрело на меня, на шофера, на пограничника у трапа и исчезло.
— Сейчас кинет, — сказал шофер, похлопывая себя по плоскому животу. — Они, нехристи, тоже спать на грязном не любят.
Я подошел к вопросительно глядевшему на нас пограничнику, стоявшему у трапа. Хоть на мне была форма, он заметно расслабился, когда я предъявил удостоверение и объяснил свою «почетную» миссию.
— Будем снимать белье. Грязное.
Часовой понимающе кивнул.
К нам дерганой, подпрыгивающей походкой подошел шофер.
— Задали под вечер работенку. А? Я уже хотел домой намылиться, а тут с «Инфлота» звонят, говорят, надо срочно белье забрать. Начальство говорит — дуй. Слышь, сигареткой не угостишь?
Пограничник, поколебавшись, вытащил из кармана «Приму».
Пальцы шофера, протянувшиеся к пачке, замерли в воздухе.
— О! — разочарованно протянул он. — А вражеских нет?
Пограничник отрицательно покачал головой и спрятал пачку.
— Непруха! — сокрушенно вздохнул шофер. — Ладно. Нашу курнем. Наша тоже ничего. По крайней мере, сразу тухнет, если не затягиваться. А с «вражеской» зазеваешься, уже сгорела.
Он достал из кармана грязных джинсов измятую пачку, выудил толстыми, серыми от въевшегося машинного масла пальцами сигарету, закурил.
— Эй! — крикнул неожиданно, задирая голову. — Бой! Кончай резину тянуть! Люди ждут! Шнель, доннерветтер твою муттер! Тайм из аут! Люди ждут!
Он прямо-таки не мог устоять на месте. Словно застоявшийся конь, перебирал ногами, шагал то в одну, то в другую сторону. При этом шевелил плечами, раскачивался.
— Мне тут старики грузчики рассказывали, что на этом самом причале Горький сачковал. Бригада, понимаешь, вкалывает, а он в холодке на мешках лежит, что-то на бумаге карябает...
Я заглянул в глаза шоферу, увидел покрасневшие белки.
— Слушай, — встревожился я, — ты что, того?..
— Кто — того? Я — того? А, это... Да стаканчик всего. Я ж рассказывал, что уже работу закончил. Ты не дрейфь! Мне ж всего пару кварталов ехать. Так что все у порядке, шеф!
Наш разговор был прерван окликом сверху:
— Э! Ю!
На фальшборте лежал огромный белый узел. Его придерживал крепкий, коротко стриженный черноголовый моряк с крупными чертами лица. Он знаками показал на узел.
— Давай, скидывай! — замахал руками шофер. — Времени нету!
Узел шлепнулся точно ему под ноги, взметнув пыль.
Шофер подхватил узел и потащил, кренясь набок. Открыл заднюю дверцу, швырнул поклажу в середину.
Хоть народу на причале было мало — грузчики заканчивали крепить у борта предохранительную сеть, поодаль стивидор что-то втолковывал бригадиру — ворошить на глазах у зрителей грязное белье я не желал. Поэтому, забравшись в темный кузов фургончика, склонился над узлом и кое-как пошарил в салфетках, наволочках, простынях.
Выбравшись наружу, стал наблюдать, как шофер снует между шлепающими с неба узлами и машиной.
Второй, третий, четвертый... На пятом темнело пятно.
Пятно как пятно. Мало ли пятен есть на белом свете! Это, на узле, было то ли от масла, то ли от краски.
Когда шофер пронес меченный узел мимо меня, странно при этом косясь, и зашвырнул его в дальний угол, к самому сиденью, я нырнул в кузов. Простыни, занавески, скатерти... Ничего лишнего, все в порядке.
Кузов фургончика не был отделен глухой перегородкой от кабины шофера, и в окошко дверцы я мог видеть и узлы, и шофера, тащившего к машине очередную поклажу, и пограничника, следившего за трапом, и грузчиков у борта. Нагнувшись пониже, увидел и матроса, стоявшего у борта. Меня он не замечал. Зато я
