Мы гуськом поднялись по трапу. Пограничники, как обычно, впереди, остальные за ними. Пограничники сразу перекрыли вход и хоть только что стояли рядом, стали проверять у нас пропуска.
Я стоял за Никитиным. Сверху было видно, как дядя Миша собирает тонкий линь. Баламутный старик. Почти всегда встречает «Амур». А нет ли случайных золотых монет в этой легости? Занятная мысль, занятная...
По переходам вошли в музсалон. Здесь уже ждали сопровождающие — в основном молодые женщины. Мы разместились в одном углу за столиками, пограничники в другом. Минут пятнадцать занимались документами, потом стали расходиться по судну.
— А ты, Юра, — сказал Никитин, — проверь киоски, бары и судовую кассу. Ну и накладные посмотри, нет ли чего лишнего.
— Да в этих киосках и барах всего столько, что месяца не хватит на инвентаризацию.
— Не ной. Вон твой сопровождающий, — кивнул Никитин на скромно стоявшего в сторонке Морозова. — Кажется, знакомый?
Шепотом добавил:
— Никаких «Боржоми», сигарет...
— Напьюсь из крана, не курю с детства, — так же шепотом ответил я.
Мы с Морозовым вышли в коридор, и там он, приветливо улыбнувшись, протянул руку.
— Здравствуй, дружочек! Как дела? Что новенького на границе?
— Броня крепка, — ответил я дежурной шуткой.
Мы обменялись еще несколькими ничего не значащими фразами и принялись за дело.
...В баре я проверил кассу Морозова — пересчитал доллары, франки, марки, долго считал товары.
— Слушай, тезка, — взял меня Морозов под локоток, — у меня к тебе дельце.
— Какое? — насторожился я.
— Наташка идет в отпуск. Побудет на берегу. Так вот... У нас с ней серьезно. Я догадываюсь, у вас была... была... Гм... Ну, привязанность. Я ей тоже не мальчиком достался.
Я поморщился.
— К ней, понимаешь, многие вяжутся, даже свадьбу обещают. Женщина она красивая. Ты к ней заходи, если уж сильно хочется, но... В общем, ты меня понял?
— Не волнуйся, — успокоил я Морозова. — Я тебе не соперник. Плавай спокойно.
Морозов расцвел и крепко пожал мне руку.
Наконец я сообразил, откуда у Морозова такое расположение ко мне — опасался за Наташу. Потому и краски всучил.
Будь здоров!
После досмотра я вернулся в музсалон.
Морозов поставил на стол новенький «Панасоник», вынул батареи, вложил вместо них новые. Внешне они ничем не отличались от извлеченных. Затем подсоединил небольшую, мощную гонконговскую батарею к пайке питания. Нажал на клавишу воспроизведения. Магнитофон включился, полилась музыка.
Морозов собрал вещи, взял «Панасоник», пошел к Наташе.
— О! — удивилась она. — Новое музыкальное ведро? Зачем?
— Это, Натуля, тебе. Ты жаловалась на невнимание. Так сказать, предсвадебный подарок в качестве подхалимажа. Целуй скорее!
— Спасибо, Юр, — чмокнула она его в щеку. — Но у меня есть «Тошиба».
— Будет еще один. Для туалета. Твой — стерео, этот — с памятью и программой. Не нравится?
— Нравится, нравится. Ох, тяжелый. Сколько дал? Когда купил?
— Ерунда. Сущие пустяки. А тяжелый оттого, что пайка покрыта спецсоставом. Для тропического и влажного климата. Ну, ты готова?
— Я-то готова, но обещала девочкам накрыть за них столы. Пойдем часа через два.
Морозов подумал и согласился. Если на проходной вновь «шманают», то через два часа таможенники или устанут, или вообще снимут пост.
После досмотра «Амура» Тарасов направил нас помогать пассажирской группе в досмотровом зале. Работали напряженно — туристов было более пятисот, то есть в среднем на каждого инспектора приходилось до тридцать-пятьдесят человек.
В самом начале моей таможенной практики я в основном заботился о том, чтобы не напутать в бумагах, в нужном месте пристукнуть печатью, расписаться, где следует, пропустить то, что положено. А о том, чтобы отыскать спрятанное в тысячах вещей, будто нарочно созданных для сокрытия контрабанды, мало надеялся.
С каждым днем у меня все больше развивалась интуиция. Постепенно наловчился угадывать контрабандистов. От входной двери, вернее от проема в стеклянной стене, закрытой зеленым пластмассовым жалюзи, в мою сторону направлялся очередной путешественник, а я уже следил за его походкой, глазами, движениями рук, затем, во время разговора — за интонациями, ответами, реакцией на неожиданные вопросы и, таким образом, экономил драгоценные минуты, не перекладывал с места на место вещи, не прощупывал, не ворошил. Техника техникой, но главное — личный контакт. Стоило недолго побеседовать, узнать, что из себя представляет человек, заглянуть в глаза — и можно было прогнозировать. Правда, порой попадались изумительные артисты или я просто ошибался, принимая волнение, вполне понятное у человека, отправляющегося за кордон и проходящего контроль, за страх быть пойманным с поличным.
Здание морвокзала выстроено на славу, но кондиционеры устанавливали не иначе, как в конце квартала. За стеклянными стенами полыхала июльская жара, и в досмотровом зале вместо желанной прохлады было душно. Кроме того, сверху, из ресторана, просачивались запахи кухни. Чтобы немного освежиться, я в перерыве между пассажирами выскакивал на несколько секунд из зала и усиленно дышал запахами водорослей, смолы, нагретого асфальта. Насмотревшись на пришвартованный «Амур», помечтав о кружке холодного пива, возвращался за столик.
Легкий гул голосов, шарканье ног, чемоданы, тележки, носильщики в форменных фуражках делали досмотровый зал похожим на багажное отделение. Вдоль широкого прохода стояли высокие столики, за которыми работали инспектора. Из-за того, что жалюзи не пропускали дневной свет, зал был освещен мертвенным светом неоновых ламп.
Раскрыв паспорта, я посмотрел на багаж, на его владельцев.
Передо мной стояли — худой, наголо остриженный турок, мнущий в руке кепку, его маленькая, полная, грустная жена и сын лет десяти, как и отец, коротко остриженный. Мальчик украдкой посматривал на меня из-подо лба и тотчас опускал глаза. Глядел затравленно, видно, боялся моей формы, боялся того, что и отец, и мать ждут моих слов, что они все вдруг оказались зависимы от волн незнакомого человека.
— По-русски понимаете? — спросил я турка.
Он поспешно закивал, словно кто-то невидимый стал толкать сзади в затылок.
— В декларации значится, что вы должны указать, есть ли у вас валюта, золото, серебро, драгоценные камни или вещи, принадлежащие третьим лицам. Вы везде проставили по-русски «нет». Значит, все ясно?
— Да.
— Хорошо. Только вы забыли поставить подпись. Прошу!
— Да-да, — засуетился турок.
Он сунул кепку в карман пиджака, извлек из внутреннего кармана шариковый карандаш и, придерживая левой скрюченной рукой листок таможенной декларации, стал вписывать корявыми буквами свою фамилию.
Я подмигнул мальчишке. Он отвернулся.
— Кем вы там работали?
— Сторож. Очень бедный. Плохо жить. Хочу здесь жить.
Я смотрел на них, невысоких, каких-то помятых. ехавших, вероятно, четвертым классом, и не мог
