даже самой рыхлой версии убийства. И я ничего не знал о судьбе Ирэн. Сколько осталось до финиша? Неделя? Три дня? Два? А что, если он рядом? И остались считаные часы до того, как Лобский объявит организаторам шоу и журналистам о месте крушения самолета? И в ущелье высадится бригада криминалистов. И начнутся допросы. И пытливый следователь начнет выворачивать наизнанку душу Марго. Будет ли она молчать о сожженной записке, написанной Морфичевым и предназначенной мне? Я помню, что Марго ответила на вопрос, как долго она будет хранить эту тайну: «Пока мне не надоест твое доверие». Кажется, только теперь я понял истинный смысл этой фразы. Понимать ее надо было так: «Я буду хранить эту тайну, пока я с тобой, пока я твоя…» В общем, она меня купила, как привыкла покупать услуги по доставке пиццы, билетов и такси.
Тетя Алла добралась уже до середины подъема и повисла на веревке, как памятник на стреле башенного крана. Кардиолог не просто устала и решила передохнуть. Там было одно нехорошее место, гладкое, как проплешина, как стена панельного дома, где даже Крот со своим усердием не смог удержаться и «воспарил на воздушном шаре». Мы с Кротом напряглись и стали вытягивать веревку по моей команде: и раз! и два!..
И вдруг произошло что-то жуткое. Когда я скомандовал «три!» и мы с Кротом одновременно приналегли на веревку, она вдруг резко пошла на нас, и мы, не удержавшись на ногах, повалились на землю. Оттолкнув от себя Крота, я вскочил на ноги, подбежал к обрыву и с замиранием сердца посмотрел вниз. Брезентовую штормовку я заметил не сразу, так как ее закрывал скальный выступ. Я схватился рукой за ветку и навис над бездной. Кардиолог неподвижно лежала у подножия стены, широко раскинув руки, словно пыталась удержаться на сыпучем склоне.
Я крикнул – она не отреагировала.
Марго и Крот смотрели на меня молча, раскрыв рты. Я схватил ставшую невесомой веревку и, сматывая ее у своих ног, выбрал до конца. Кончик веревки был оборван. Точнее, оборван был только нейлоновый сердечник, распушившийся, как многожильный провод, а прочная многослойная оболочка была аккуратно надрезана.
– Я… я только выполнял ваши команды, – дрожащим голосом ответил Крот, когда я поднял на него безумный взгляд. – Вы говорили «и раз!», и я так же и поступал, говорили «и два!», и я делал два…
– Оборвалась? – необыкновенно спокойно спросила Марго. – Что ж такую слабую веревку выдали? Надо будет подать в суд на продюсера.
– Встаньте к дереву! – приказал я, едва сдерживая ярость. – Оба!
– Кирилл, ты что? – удивилась Марго.
– Я сказал, оба!
Пятясь от меня с неподдельным испугом, Крот и Марго приблизились к стволу хлопкового дерева.
– Вытряхивайте ваш рюкзак и выворачивайте карманы! – приказал я Кроту.
– Это еще почему? – бледнея, пролепетал он. – Вы что, Кирилл? Что вы задумали?
– У вас нож есть?
– Нож? Да, конечно!
– Где он?
– Вот, в кармане.
– Покажите!
Крот, с вытянутым от недоумения лицом, поспешно сунул руку в карман и достал нож. Я схватил его, открыл лезвие, попробовал пальцем.
– Теперь ты! – крикнул я Марго, едва не схватив ее за воротник курточки.
– Что – я? – уточнила Марго, и рот ее презрительно скривился.
– Нож у тебя есть?!
– Все, что у меня есть, ты уже видел. Ножа, увы, нет.
– Кирилл, а вы обратите внимание, что у нее за спиной! – скороговоркой произнес Крот и на всякий случай отодвинулся от Марго.
– Ах, да! – усмехнулась Марго и слегка порозовела. – Забыла.
И она извлекла из-за поясного ремня мачете и кинула его на землю. Я переводил взгляд с Марго на Крота и задыхался от бессилия и ненависти.
– Стоять здесь!! – рявкнул я. – Ничего не трогать!! Не шевелиться!!
Крот вытянулся по стойке «смирно» и послушно закивал:
– Да, да, конечно!
Марго сплюнула под ноги и присела на корточки. Сорвала травинку, зажала ее кончик в зубах. Я схватил веревку, обернул ее вокруг груди и, нещадно протирая куртку на спине, стал спускаться по стене. Нет, надежды не было никакой. Падение с такой высоты не оставляло кардиологу никаких шансов. Я рычал и выл от досады и безысходности. Что происходит? По каким законам в этих лесах свершаются убийства? Ради чего? И, наконец, кем?
Когда до земли оставалось немного, я спрыгнул. Ботинки глубоко ушли в сыпучий грунт. Надо было сделать еще три широких шага, чтобы поравняться с кардиологом. Женщина лежала ничком. Я присел рядом и, затаив дыхание, коснулся ее плеча.
– Алла Георгиевна!
Меня испугал мой собственный голос. Одиночество голоса в звенящей тишине – вот что страшно. Я перевернул женщину на спину и сдавленно крикнул. Труп был изуродован донельзя. Лоб несчастной напоминал расколотый кокосовый орех. В бело-красных сгустках залипли пучки волос. Левого глаза не было. Правый, полный кровавой слезы, смотрел на меня. Нос ушел глубоко внутрь черепа. Между губ
