Шахидка с голубыми глазами

зарождалось теплое любопытство к Яне как к девушке, пережившей тяжелую драму, побывавшей на грани смерти, но благополучно вернувшейся к жизни.

– Я волнуюсь за тебя, – сказал профессор, когда мы заняли свои места в середине салона экономического класса. – Ты можешь свернуть себе шею.

Он был прав. Я напоминал себе карлика, сидящего в кинозале за спинами рослых зрителей: и влево наклонялся, и вправо, и привставал, пытаясь увидеть самую интересную сцену. А самое интересное происходило далеко впереди, за шторками, отделяющими салон бизнес-класса, где должна была находиться Яна.

– Вы позволите мне отлучиться на несколько минут? – спросил я у профессора.

– Я бы позволил, – ответил профессор, раскрывая рекламный буклет авиационной компании. – Да стюардесса не разрешит.

Верно, по проходу уже шли девушки в униформе, оснащенные отполированными улыбками, и ласковыми голосами настоятельно рекомендовали пассажирам занять свои места и пристегнуть привязные ремни. Я застонал от нетерпения, но подчинился, нервно клацнул застежкой и закрыл глаза.

Мы взлетели. Вынужденное безделье угнетало меня. Моя деятельная и нетерпеливая натура не выносила провалов и пауз. Не дождавшись, когда самолет доберется до своего эшелона и пассажирам разрешат бродить по салону, я выдрал из блокнота листочек и стал писать на нем: «Яна! То, что ты говорила мне в отношении профессора…»

Моя рука замерла. Нет, не то я пишу: «Ты говорила мне». Кому «мне»? Она ведь не знает моего имени!

Я скомкал бумажку и начал писать заново.

«Яна, все, что ты хотела сказать профессору…» Опять не то! Почему с этой серьезной просьбой к Яне обращаюсь я, случайный человек, которого она, скорее всего, уже забыла?

Я снова смял записку. Профессор искоса поглядывал на меня и, кажется, посмеивался.

– Вот что, – сказал я ему. – Возьмите ручку и пишите сами, своим почерком.

Я положил ему на колено блокнот.

– А что писать?

Профессор заставлял меня отрабатывать гонорар на полную катушку. Я стал диктовать ему, как если бы он был моим учеником, причем учеником младших классов, еще не вполне освоившим эпистолярный стиль:

– «Я нахожусь в этом же самолете, где и ты, место „27 Е“. Если у тебя есть, что сказать мне, подойди сразу же, как сможешь. Профессор Лембит Веллс».

– Все правильно? – спросил профессор, протягивая записку мне.

Я кивнул, сложил записку вчетверо и нажал кнопку вызова стюардессы.

– Передайте эту записку пассажирке, которая сидит на месте «три А», – попросил я стюардессу, подошедшую ко мне.

Стюардесса кивнула, пообещала сделать это немедленно, хотя моя просьба ее удивила. Профессор снова углубился в изучение рекламы, а я стал ждать, когда к нам подойдет Яна. Мне нетрудно было представить, что должна испытать девушка: и безграничное удивление, и страх за жизнь профессора, и негодование на его безрассудную смелость. Видимо, нам троим, дабы не соблазнять чужие уши, будет удобнее встать в середине салона, у гардероба… Я украдкой взглянул на профессора. Железные нервы у человека! Или же полное, исчерпывающее доверие ко мне. Казалось, что его совсем не интересует, что сейчас нам скажет Яна, и все его внимание было сосредоточено на винной карте; можно было подумать, что профессор отнесся к моему тактическому ходу как к некой игре, к несерьезному занятию, и только его воспитанность не позволила ему откровенно надсмехаться надо мной.

Рядом со мной, сверкая форменными пуговичками, встала стюардесса. Услужливо склонившись, она сказала:

– Вам ответное письмо!

И протянула мне тот же листок из моего блокнота. Я немедленно развернул его. Под каракулями профессора мелким почерком было дописано: «Уважаемый профессор! Конечно, у меня найдется, что сказать вам и даже более того… Главное, чтобы в вашей душе тлело желание оказывать мне скромную материальную помощь во время пребывания в солнечной Испании. Навеки Ваша – Пассажирка Того Же Самолета». Завершал короткий текст помадный отпечаток губ.

Первой моей мыслью было, что Яна сошла с ума. Или, что эта дерзкая девчонка просто разыгрывает профессора.

– Ничего другого я от нее не ожидал! – оценил ответное послание профессор, любуясь запиской. – Все в строгом соответствии с дворовой моралью провинциалки. Тебе не кажется, юноша, что твоя Яна за свою сомнительную тайну намеревается выудить из меня деньги? И не только за это. По-моему, она готова оказать мне и другие услуги.

Я скрипнул зубами и вырвал из руки профессора записку.

– Во-первых, Яна не моя, – процедил я, снова перечитывая текст. Не может быть, чтобы она написала такое! Насмешливый тон записки с откровенным намеком никак не увязывался с образом той девушки, которую я встретил в коридоре реабилитационного центра. Яна сложилась в моем сознании в монашку, глубоко переживающую личную драму.

– Расслабься, – посоветовал профессор, удобнее устраиваясь в кресле и прикрывая глаза. – Зачем нам эта Яна? Мне достаточно, что ты рядом со мной. Настоящий богатырь! Атлет! Супермен! Кто посмеет причинить мне зло, когда рядом такой защитник? Я спокоен…

Зато я в отличие от профессора спокоен не был. Мое желание увидеть Яну и поговорить с ней усилилось многократно. Если, вопреки моему представлению о ней, Яна окажется наглой и циничной стервой, намеревающейся вымогать из профессора деньги, то я выдавлю из нее тайну, как яд из жала ядовитой змеи.