Череп на рукаве

никогда не переводится, несмотря ни на какие неожиданности.

В окнах дома не зажигался свет.

Я взглянул на часы. Пора.

...Псы радостно бросились ко мне. Завизжали, крутясь у ног и норовя лизнуть в лицо. Я позволил им это – никогда не понимал, почему люди брезгуют. Для преданного тебе существа – это едва ли не единственный способ выразить свою бессловесную любовь

Дверь не заперта. Я одним духом взлетел на второй этаж, стараясь не смотреть по сторонам – слишком много воспоминаний бы нахлынуло тотчас.

В кабинете отца окна были плотно зашторены.

– Здравствуй, – сказал я, входя.

Он повернулся. Отец ждал меня в большом своём вращающемся кресле, как всегда, словно ничего не случилось.

– Здравствуй, сын, – негромко ответил он. Щелчок, вспыхнула старомодная настольная лампа, и только сейчас я увидел, как постарел за эти два года отец. Когда я уходил, он вполне мог бы сойти за моего старшего брата; сейчас, сорокасемилетний, он выглядел на все шестьдесят. – Добро пожаловать домой. Садись. Поешь? На голодный желудок говорить не пристало.

– Папа...

– Я догадывался, – печально сказал он. Потянулся в ящик, достал старую трубку, табакерку, принялся набивать, словно священнодействуя. – Тебя таки раскрыли. Попытались перевербовать. Думаю, ты согласился. Тебя послали на Новый Крым, для вида объявив дезертиром. Я прав, сын?

– Почти, папа.

– В чём же я ошибся? – Щёлкнула древняя зажигалка, сделанная из гильзы двадцатитрёхмиллиметрового снаряда авиапушки.

– Меня не раскрыли. Это личная инициатива Валленштейна.

Брови отца поползли вверх.

– Ты меня удивил, сын. Наверное, второй раз в жизни.

– А первый когда же?

– Когда ты согласился с моей идеей. И написал сценарий для того приснопамятного семейного обеда... – Отец вздрогнул.

– Но ведь всё прошло хорошо, папа. Никто не усомнился. И мама не подкачала.

– А теперь получается, что всё зря? – возразил отец. – Ох... прости меня, Рус. Я не должен встревать. Рассказывай. С самого начала.

Он слушал меня очень внимательно, не давая воли чувствам. Я тоже не давал. Всё-таки что-то выросло между нами после того «семейного совета», слова были сказаны, пусть даже их придумал я сам. И я, и отец – мы оба делали сейчас вид, что целиком и полностью поглощены нашим делом.

Я рассказывал отцу о Зете-пять и детях-перевертышах. О миллионах лемуров, что бестрепетно шли на стену нашего огня и гибли – бездарно, бессмысленно, бесцельно...

– Не бесцельно, – хмурясь, прервал меня отец. – Они тоже учились. Пробовали разную тактику. Лемуры – существа общественные, к сожалению, легко поддающиеся действию достаточно элементарных психотропных средств. А потом вводится внешнее управление... – Он сухо засмеялся. – Полагаю, та тварь с антеннами... Вообще же, – по лицу отца пробежала тень, – я вижу, мне придётся тебе многое рассказать... очень многое.

– Я чего-то не знал, отец? – резко спросил я. – Ты отправил меня на это дело, не сказав всего?

– Да, сын, – отец пыхнул трубкой, расцвёл тёмно-алый бутон слабого огонька. – Я тебе всего не сказал. Я надеялся... по нашей русской привычке... что пронесёт, что кривая вывезет. АН нет, не вывезла. – Он сердито пристукнул рукой по полированной столешнице.

– Папа, – сказал я как можно спокойнее. – Будет, Наверное, лучше, если ты расскажешь мне, в чём дело В конце концов, я имею право знать... Отец как-то странно взглянул на меня. Словно пытался понять, в чём тут подвох.

– Есть такие права... которыми лучше не пользоваться. – Я рискну, – сказал я. Меня начинал злить этот словесный пинг-понг. Когда мы только задумывали дело , между нами всё обстояло совершенно по-другому. Тогда мы были друзьями, равными. А сейчас я понимал, что отец сам лишь приглядывается, присматривается ко мне, точно проверяет, что можно мне говорить, а что нельзя... да нет, глупости! Неужто он может думать, что меня перевербовали?

– Хорошо, – помолчав, сказал отец. – Я действительно надеялся, что это вылезет наружу... но раз так, то.... Он казался холодным, как лед. – Папа, – попытался я вновь. – Пойми, что я... Отец резко поднял голову. Я с удивлением заметил в его глазах чуть ли не враждебность.

– Хорошо, – отрывисто бросил он. – Слушай, как дело было... Биоморфы – это... – Прости, что?

– Биоморфы. Мы так называли их, когда случайно обнаружили на Новом Крыму, в Сибири...

Мне показалось, что пол проламывается у меня под ногами.

– Что?! – Мы нашли то, что впоследствии было названо «биоморфами», – терпеливо повторил отец. – Мы были молоды, наивны, Новый Крым ещё только осваивался... Вроде бы и немного времени прошло, а смотри-ка, на всей планете свободного местечка нет. Мы вместе с мамой и... и Дарианой Дарк шарили тогда по укромным уголкам острова, и...

– Дариана Дарк? Ты знаешь Дариану Дарк? – Я только и мог разинуть рот. Что ж, получается, она тогда не врала...

– Конечно. Сопротивление же во многом создавалось и здесь, на Новом Крыму. Было несколько центров, чтобы сократить возможность общего провала. Хотя биоморфов, надо сказать, нашли только здесь. Искали по многим пограничным планетам, но неудачно.

– Что такое биоморфы, отец? – холодея, спросил я.

– Биоморфы – грубо говоря, конструктор «собери сам», – ответил он. – Программируемая бесклеточная система, способная к адаптации и преображению, к усвоению практически любого генетического материала. Различия в биохимии, конечно, очень существенны, но наша, человеческая ДНК там транскрибируется отлично, синтез белка работает, хотя распознавание генетического кода и сам синтез построены по другим механизмам. Мы в своё время много над этим бились...

– Как они выглядели? – почти что закричал я.

– Серая студенистая масса, – глядя мне в глаза, ответил отец. – Ничем не примечательный студень, из которого тем не менее можно очень даже успешно вылепить, к примеру, саблезубого тигра, буде такое взбредёт тебе в голову.

– Как вылепить? – вырвалось у меня.

– Достаточно просто на словах, как всегда, достаточно сложно на деле, – пожал плечами отец. – Нужен исходный генетический материал. Мы достаточно быстро поняли, как репрессировать те или иные семейства генов, как добиться нормального развития. Всё оказалось не так уж трудно, словно... – он помолчал, подбирая слова, – словно кто-то нарочно делал это под наш, человеческий уровень знаний. Мы стали экспериментировать. Очень скоро я, в частности, понял, какая это жуткая вещь. При большом старании, казалось мне, можно было бы сделать и солдата... идеального солдата.

– Погоди, – я стиснул голову руками. Мысли скакали упившимися кроликами. – Когда вы это сделали? Когда нашли? Где исследовали? Как установили, что...

– Я расскажу, – прервал меня отец.

И рассказал. Короткими, чёткими фразами, словно выступая перед советом директоров или ежегодным собранием акционеров.

...Биоморфы нашла собака. Пёс моего отца по кличке Узнай. Серые шары, сваленные в глубокую яму, аккуратно прикрытую лапником. Не таинственный саркофаг, не храм Древних в глубине гор – самая обычная яма, судя по всему, не столь уж давно выкопанная. Лапник был сломан не больше трёх-четырёх дней назад, определили они. Дариана Дарк, тогда совсем молоденькая, начинающая террористка, первая настояла, чтобы заняться ими вплотную. Несколько лет втайне, под прикрытием совершенно других тем, в новокрымском и ещё ряде других , университетов на удалённых планетах шли работы. И с самого первого дня исследователям улыбалась удача. Результаты экспериментов неизменно оказывались чёткими и