– Ну да. Десятую-то «матку» так и не нашли, – сказал я.
Гилви залпом допила пиво.
– Мне она уже ночью сниться стала. Особенно, – она хихикнула, – когда одна спишь.
– У тебя с этим проблема, что ли? – в тон ей ответил я. – В штабе красивых мужчинок поубавилось?..
– Не глупи, – она вдруг прижалась к моему плечу. – Думаешь, я забыла, как ты ко мне отсидеться ходил? От гауптманна Шульце прятался? – Гилви опять хихикнула. – Потом к Мари ходил. Странный ты, Рус.
– Уж какой есть, – я тоже прикончил кружку.
– Я твоей Дальке завидую, – вдруг призналась она. – Даже ревную. Сама не знаю, с чего это вдруг. Хочу, чтобы меня тоже кто-нибудь так любил.
– А что, главное, чтобы можно было парня по физиономии? – ответил я по-имперски. – Это главное, Гилви? Поиздеваться?..
– Ничего ты не понимаешь, – её плечо по-прежнему прижималось к моему. – Я имею в виду, что если бы у меня такой парень был, пылинки с него бы сдувала.
– А он с тебя?
– Если он по-настоящему любит, то и он тоже, – непреклонно заявила она.
– Слушай, – сказал я. – Ты это к чему? Я в такие парни явно не гожусь.
– То-то и беда, – грустно сказала она. – В постель запрыгнуть – любителей хоть отбавляй. А вот чтоб по-настоящему...
– Гилви, твоему изречению лет эдак примерно тысяч шесть. Думаю, от этой проблемы была избавлена только Ева.
– А что, от этого оно правдой быть перестанет? – заявила Гилви.
– Может, и нет. Только зачем мне всё это говорить? , – Ты слушать умеешь. Вы, русские, все слушать умеете. Из вас, наверное, исповедники хорошие...
– Никогда не пробовал, – заметил я. – Ну что, пошли? Поздно уже. У меня личное время заканчивается. К отбою во взводе быть нужно.
– Пойдём ко мне, – вдруг сказала она. – Глупо ведь прикидываться.
– Гил... – я покачал головой. Она на самом деле была хорошей. Она на самом деле была моим другом. Наверное...
– Гил, я не могу. Ты на самом деле красивая, но...
– Но была солдатской подстилкой?! – вскинулась она, глаза зло сощурены.
– Да при чём тут это, – беспомощно пробормотал я. Не могу, когда в ход идут такие аргументы.
– Или ты до сих пор так любишь её?
– Да, – сказал я и в тот же миг вдруг понял, что соврал.
Что-то надорвалось во мне. Словно тот самый проклятый череп, подобно кусочку колдовского зеркала троллей, попав в глаз, дошёл наконец до сердца. Я подумал о Дальке... и ощутил только грусть. Светлую печаль, словно о добром друге, который жив, но уехал далеко-далеко и я его уже никогда не увижу.
Гилви улыбнулась, подошла, наклоняя голову, коснулась лбом моей щеки. От её волос ко мне качнулась волна аромата духов – как давно же я не слышал этого запаха! Далька духи презирала, считая, что ими, как и косметикой вообще, пользуются исключительно продажные женщины.
– А ведь ты меня уже хочешь, – тихонько хихикнула Гилви. И это было чистой правдой.
И всё-таки я боролся. Словно сам святой Антоний, искушаемый отцом лжи.
– Плоть слаба и греховна, – я отодвинулся. – Дух да возобладает...
Гилви вздохнула. И тоже отстранилась. Взглянула непонятно и так же непонятно проговорила:
– Эх, если бы ты только знал, дурачок... – А потом безнадёжно махнула рукой и пошла прочь. Я потоптался на месте и тоже побрёл восвояси. В конце концов, я на самом деле ничего не мог с этим поделать. Я хотел её, но любил Дальку. И пусть случившееся бросило тень на мою душу – нельзя ведь оставаться чистым, напялив на себя имперскую форму и маршируя под бравурные звуки «Хорста Весселя».
В конце концов, думал я, у меня есть взвод. И кто знает, не удастся ли мне вбить в них хоть немного соображения? Хоть немного понимания, чему они служат, какому чудовищному монстру, вскормленному таким понятным человеческим желанием покоя, стабильности и безопасности, желанием гордиться за свою расу и планету?..
И пока у нас есть дело, пока мы не покончили с этим летающим кошмаром, пока лежит на дне океанов Иволги притаившаяся «матка», жуткая биологическая бомба, готовая взорваться в любой момент и, кто знает, какими чудовищами?..
Мне представилась чёрная блямба, размером в пару футбольных полей, затаившаяся на несколько километровой глубине, выпустившая гибкие тончайшие нити внешних рецепторов, лежит, слушая, слушая, слушая... Улавливая мельчайшие колебания – все волны, все спектры – сопоставляя, сверяя, анализируя. Странные люди отбили первый натиск. Но сила, с которой мы столкнулись, едва ли имела в своём лексиконе даже само понятие «поражение». Она могла превратить в свои орудия всё, что угодно. И даже людей.
Как бы то ни было, пока что мы наслаждались спокойствием. Враг дал нам передышку. Империя наводнила Иволгу войсками. Сейчас здесь сосредоточивалась вся Первая танковая армия, краса и цвет кайзеррейхсвера, все забубённые имена, от которых, как мне казалось, должен покраснеть сам учебник истории: «Гроссдойчланд» и «Лейбштандарте», «Викинг» и «Тотенкопф», «Дас Райх» и «Флориан Гейер», «Принц Евгений» и «Норланд», в составе полков «Фландрен», «Данмарк» и «Норвеген»... Весь Второй десантный корпус Хауссера, весь Первый танковый корпус, срочно переброшенный с Зеты-пять элитный Сорок восьмой корпус Кнобельсдорфа... Войска текли и текли на Иволгу, все космодромы трудились с полной нагрузкой, и пестрело в глазах от разнообразных эмблем.
Но на сей раз, в отличие от Зеты, у меня не было ощущения, что вся эта громада размахивалась в пустоту. Никто не видел линии фронта, однако день, когда она рассечёт планету, словно удар раскалённого хлыста, неумолимо приближался, и я чувствовал это всем своим существом.
...Мы были готовы. Все полки и дивизии – по штатам военного времени. Вдоволь снарядов, патронов и всего, что только мог измыслить мозг армейского интенданта.
Развёрнуты где положено полевые пекарни и прачечные, почтовые отделения и склады, ремонтные мастерские и госпитали, штабы и узлы связи – и вообще всё, что только можно себе представить. Господа офицеры – в приподнятом настроении: если враг тянет с наступлением, это наступление скорее всего провалится. Правда, у меня лично из головы не выходили проплавленные дыры на броне...
Броню тоже совершенствовали. После боя у Пенемюнде многие ребята стали по собственной инициативе подшивать к изнанке комбеза титановые пластины, доставая их всеми правдами и неправдами. Комбинезоны везли новые, бронепластик срочно сменили на что-то металлизированное. Тем не менее весь мой взвод ни за что с титаном расставаться не желал. Пластины на неофициальном армейском чёрном рынке фантастически взлетели в цене...
Три долгих, томительных месяца провели мы на Иволге. Мало-помалу стала стихать истерия в сетях. Ни слуху ни духу о судьбе интербригад. Официального указа об их запрете и роспуске не последовало. Очевидно, власти сочли достаточным общие положения закона о «чрезвычайке», запрещающей, само собой, любые собрания, шествия, митинги и, заодно уж, политические партии, некоммерческие организации. Из списка исключены были особым «листом дополнений» филателисты, фалеристы и прочие любители собирать фантики и выпиливать лобзиком.
Разумеется, никаких сведений о Дальке. И наша доблестная сигуранца тоже помалкивала. И тишина с благодатью – за время которой мы даже почти что привыкли к слегка повышенной силе тяжести на Иволге – продолжались до того самого осеннего дня, когда в ночи взвыли сирены и голос дежурного офицера мрачно прохрипел через громкоговорители:
– Это не учебная тревога.
...Что меня поразило – полное отсутствие слухов, сплетен и тому подобных «утечек». Мы были не в космосе. Нас не отделяла броневая переборка от святая святых – оперативного отдела штаба. В штабе хватало шифровальщиков, связистов и т.д. и т.п., кто, соответствующим образом проинструктированный, обычно и должен был «довести» до остальных одобренный начальством объём информации.
