устало от вечных исканий, а все-таки не находило никогда удовлетворения. Ей казалось, что теперь она его нашла.
Неожиданно она заявила Панину и Потемкину, что хочет выйти за Ланского замуж, чтобы окончательно привязать его к себе и отплатить ему таким достойным образом за его верность и преданность.
— Он мне никогда не изменял, — глядя в упор в глаза Потемкину, сказала она.
Потемкин понял намек. Сам он изменял неоднократно и без конца.
Это было в мае 1784 года. А через месяц Ланской заболел странной болезнью, и врачи не могли понять, что с ним.
Потемкин велел отравить несчастного юношу, которого слишком любила императрица.
Роджерсон прямо сказал государыне:
— Больной, видимо, отравлен, ваше величество. Спасти его невозможно.
Екатерина забросила все государственные дела и проводила дни и ночи у постели Ланского.
— Сашенька, Сашенька, свет мой, жизнь моя, не покидай меня, — с рыданием шептала она.
Но Ланской покинул Зореньку. Несчастный погиб жертвой придворных интриг. Екатерина хорошо знала, что в его смерти виноват Потемкин. Она велела ему немедленно уехать в Херсон.
— Я не могу вас видеть… По крайности теперь, в первые минуты горя! — сказала она.
А Потемкин торжествовал. Екатерина не желала обвенчаться с ним, с героем Тавриды, с гениальным, по ее признанию, советником её. Разве мог он допустить, чтобы она вышла замуж за мальчишку Ланского, которого он сам ей рекомендовал в фавориты? Это было бы слишком тяжелым ударом его самолюбию. А князь Тавриды был очень самолюбив.
После похорон Ланского, который скончался на ее руках, Екатерина писала Гримму 9 сентября 1784 года:
«Я думала, что не переживу невозвратимую потерю, когда скончался мой лучший друг. Я надеялась, что он будет опорой моей старости. Он также к этому стремился, стараясь привить себе мои вкусы. Это был молодой человек, которого я воспитывала, который был благодарен, кроток, честен, который разделял мои печали, когда они у меня были, и радовался моим радостям. Одним словом, я, рыдая, имею несчастье сказать вам, что генерала Ланского не стало… и моя комната, которую так любила прежде, превратилась теперь в пустую пещеру. Я еле передвигаюсь по ней как тень. Я слаба и так подавлена, что не могу видеть лица человеческого, чтобы не разрыдаться при первом же слове. Я не знаю, что станется со мной. Знаю только одно, что никогда во всю мою жизнь я не была так несчастна, как с тех пор, что мой лучший и любезный друг покинул меня».
Два месяца спустя Екатерина снова пишет Гримму:
«Два месяца прошли без всякого облегчения… Вчера, 5 сентября, не зная, куда преклонить голову, я велела заложить карету и приехала неожиданно и так, что никто не подозревал об этом, в город, где остановилась в Эрмитаже и вчера в первый раз я видела всех и все меня видели. Но, по правде сказать, это стоило мне страшного усилия, и когда я вернулась к себе в комнату, то почувствовала такой упадок духа, что всякая другая на моем месте, наверное, лишилась бы чувств. Все меня угнетает…
А я никогда не любила внушать к себе жалость».
Должно быть, сильна была ее любовь, если она два месяца отказывалась видеть лицо человеческое… Эти письма — ценный вклад в психологию женской души. Та любовь, которой Екатерина не знала в молодости, отдаваясь только из чувственности или по расчету, пришла к ней в старости.
Произошло невероятное событие в летописях двора. Комната фаворитов пустовала пять месяцев.
Императрица ходила такая скучная, печальная, и Потемкин, возвратясь из Новороссии, приходил к ней только для того, чтобы плакать с ней о Сашеньке Ланском и уверял Екатерину, что не виноват в его смерти.
Она ежедневно ездила на могилу фаворита и просиживала на кладбище долгие часы, вспоминая о радостях, которые давал ей покойный, и думая о том, что злые люди отняли его у нее из зависти и ненависти к его чистоте и красоте.
Но Екатерина была не из тех слабых натур, которые могут сломаться от горя или потери. Через пять месяцев в ней опять проснулась ее обычная веселость, общественность и жажда счастья. Жить в слезах всю жизнь она не была способна.
Скорбь мешала ей работать. К тому же Потемкину не нравилось, что императрица тоскует по Ланскому. Он ревновал к этой верной любви и хотел вытравить образ Ланского из ее сердца.
Он знакомился с гвардейскими офицерами, изучая их характеры, потому что решил найти Ланскому заместителя. Он слишком
хорошо знал Екатерину. Он видел ее возбуждение. Ей было трудно жить в одиночестве, а старые фавориты уже надоели, как надоедают мужья, с которыми долго живешь. Она не находила с ними остроты ощущений и чувственных наслаждений.
Выбор Потемкина остановился на Петре Ермолове и Александре Мамонове.
Он назначил обоих своими адъютантами и отправил Ермолова с поручением к государыне.
Это был заурядный офицер, но странной и привлекательной наружности. При дворе его прозвали белым арапом. У него были светлые, почти белые курчавые волосы, широкие скулы, толстые, чувственные губы и белые, как снег, зубы.
А Екатерина не могла равнодушно видеть толстые губы, манившие ее к лобзаниям.
И, глядя на белого арапа и на его чувственный рот, Екатерина внезапно почувствовала, что в сердце ее опять расцвело лето, что она еще молода и не может жить без ласки, любви и нежности.
Через несколько дней Ермолов уже был флигель-адъютантом и занимал комнату, где жил нежный, кроткий и незабвенный Ланской.
Потемкин довольно улыбался, но Ермолов не желал жить в заточении. Он любил играть на биллиарде и в карты и часто сбегал из дворца в игорные притоны и к дамам легкого поведения.
Екатерине это не нравилось. А тут Потемкин прислал к ней с запиской второго адъютанта, Александра Мамонова, который произвел на нее очень благоприятное впечатление.
Ермолов получил сто тысяч рублей и приказ оставить Петербург, как все временные фавориты. Императрица не любила встречать в рядах войска или в обществе человека, который мог думать: «Она была моею».
Ермолов слетел с вершины счастья, а Мамонов поднялся на эту вершину, которая называлась спальней императрицы. Подыматься приходилось не по горным кручам, а просто по невысокой витой лесенке.
На следующий день после отставки Ермолова, он уже занимал комнату фаворитов и все принадлежавшие им апартаменты.
Новый фаворит сразу начал вести себя вызывающе по отношению к выдвинувшему его Потемкину. Это было очень неблагородно, но Мамонов оправдывался пред императрицей ревностью. Такое оправдание глубоко ее тронуло. Ревнует, — следовательно, любит! Екатерина была безоружна пред таким оправданием. Какой женщине может не нравиться, если ее ревнуют?
Она не только не останавливала дерзости Мамонова, но с восторгом наблюдала ссоры фаворитов за ее столом.
И Потемкин не мог поколебать положение Мамонова, этого огромного, сильного человека с калмыцким лицом.
Мамонов приобрел огромное влияние на внутреннюю и внешнюю политику. Екатерина рабски подчинилась его воле. Временами ей казалось, что она девочка. Мамонова называла кандидатом в вице- канцлеры вместо графа Безбородко, который также был ее фаворитом. Екатерина все-таки очень колебалась. Она ценила ум Безбородко. По ее мнению, это был русский Вольтер. Он открыто восхищался Пугачевым.
— Не казнить его, матушка-государыня, надо было, а изумления сей простой яицкий казак весьма достоин, если бы не был злодеем и бунтовщиком. Все то, до чего французские философы дошли путем долгих научных размышлений, этот мужик понял непостижимым образом, поставив равенство и свободу своим идеалом.
Екатерина, улыбаясь, слушала эти речи о маркизе де-Пугачеве, как она называла казненного
