Прочее – это в подавляющем большинстве тексты на научпоповских сайтах на темы нанотехнологий. Гипотетических технологий манипуляции атомами и перестройки любых молекулярных структур по своему желанию. Грубо говоря, создания чего угодно из чего угодно.
Промышленную сборку на атомном уровне предполагается осуществлять силами нанороботов – сборщиков нанометровых размеров. Понятно, что для создания чего-либо, пригодного к использованию человеком, их понадобится гигантское количество. Проблему предполагается решить путем создания “наноботов-реплика-торов” – микроскопических роботов, создающих таких же роботов, которые, в свою очередь, создают таких же роботов… Такое лавинообразное молекулярное самовоспроизведение.
Скептики, естественно, тут же выдали апокалиптический сценарий выхода этого процесса из-под контроля, когда наноботы начинают размножаться неостановимо и бесконечно, делая из всего себя самих – до тех пор, пока земная материя не превращается в однородный слой идентичных молекул. Этот пессимистический результат и называют “серой слизью” (gray goo). Термин был растиражирован Биллом Джоем, главным ученым компании “Sun Microsystems”, который опубликовал в свое время в журнале “Wired” “пугательную” статью “Нуждается ли в нас будущее?”.
Вот и “грековцы” не были уверены, что будущее нуждается в нас. Рисуя себе, видимо, картину бесконечно воспроизводящегося примитива, низводящего все до себя, распада любых сложных высокоорганизованных структур, понятийных систем, личностей, превращения общемирового интеллектуального поля в ровный слой липкой и серой бессмысленной слизи…
– Дэн?
– Здорово, Макс…
– Как дела?
– Не родила…
– Слушай, ты же Глеба искал?..
– Ну… А что, ты знаешь про него что-нибудь?
– Его в Гайльэзерс положили вчера… Ты вообще в курсе, что с ним?..
– В курсе. Дина рассказала.
– Ну да… Я сам недавно совсем узнал…
– А где он был? Ты говоришь – положили…
– Он Динке, оказывается, написал – типа за границу уезжает, лечиться… Ну, чтоб не искали… А сам на хутор какой-то забурился, к брату, что ли, двоюродному… Ну, умирать… чтобы, значит, не видел никто из родных. Не хотел, чтоб видели его в таком состоянии, ему же все хуже и хуже… Знаешь, как унизительно… Чтоб жалели, наверное, не хотел… А его Динка нашла все-таки. Говорит, совсем уже плохой… В реанимацию его положили, Дина говорит, если станет получше, переведут в неврологию… Но по-любому совсем недолго… осталось… Ну ты ж в курсе – это не лечится… В реанимацию не пускают, а в неврологию если, зайти к нему можно будет… Она сказала – перезвонит…
– Н-да… весело… Спасибо, что позвонил…
– Да тут уж точно – не за что… Блин, Дэн, че вообще творится?.. Федька сначала… Лапа вот…
– Не знаю, Макс… Но точно – что-то творится…
В “Красном” мне приходится ждать – не потому, что Ника опаздывает (она вообще – не женское свойство – очень редко куда-либо опаздывает), просто сам я раньше времени пришел. Падаю с кофе в угол у окна, тупо поглядываю на улочку Пелду, пополам поделенную солнцем и тенью, на головы, мелькающие в обе стороны на расстоянии вытянутой руки, на раскрашенный черным и красным новый фольксвагеновский “баг” с прилепленной к горбу гигантской рекламной банкой “FireWall’а”, припаркованный у входа в “Пулкведис”, – и не думаю о предстоящем. Надо, безусловно, что-то решать, на что-то настраиваться… Ни черта не думается. Понятия не имею, что буду делать. Как буду себя вести.
В маленьком затененном (почему-то в “Красном”, несмотря на широкие окна, всегда, даже солнечным днем, полутемно) помещеньице – почти никого, только через столик двое сидят. Правда, сидят громко, заглушая Сержа Гинсбура. Жестикулируют. Витальные такие здоровые ребята. Жизнелюбивые. Лабусы. Причем вовсе не квасят – по баночке у каждого. По двуцветной. Стендаль. Красное и черное. Трясу башкой, отворачиваюсь к окну.
Рекламный “жук” с той же самой банкой – только последняя с меня ростом. За ним, около стоянки, видна рекламная тумба. Тех же цветов. С той же надписью. Слоган, исполненный шрифтом помельче, не разобрать, но я и так помню, что ничто их всех не проймет.
Да что за?..
Смотрю на лабусов. Смотрю в окно. Решительно встаю, иду к стойке:
– Тонь, можно баночку энерджайзера этого… “Файр-Волл” который… Ага, спасибо, сколько он?.. Ничего себе…
Ладно. Может, я что-то упустил… Может, чего-то не догоняю. Прохожу мимо главного… Сажусь, разглядываю жестянку, вскрываю. Ну попробуем…
Я пробую. С первого глотка не въезжаю. Делаю второй. Потом третий. Нюхаю отверстие. Взбалтываю банку. Глотаю еще и еще…
Это вода. Самая обыкновенная дистиллированная вода. Без вкуса и запаха.
Лабусы разражаются здоровым конским ржанием. Я кошусь на них, снимаю кофейную чашечку с блюдца, осторожно отливаю в него последнее из баночки. Вода и вода. Хоть ты сдохни. Неперлива.
Звякает дверь… Еще не подняв глаз, я знаю, что это Ника.
… – Нет. Не понимаю… – В ее голосе сквозь предупредительную мягкость уже проступает досада: она, видимо, подозревает за моими словами позу, подозревает, что я просто кочевряжусь… И тогда я перестаю сомневаться окончательно, и врубается некая анестезия – и, заранее догадываясь о предстоящем “отходе”, о том, насколько он будет малоприятным, я понимаю, что сейчас смогу договорить все.
