ни в Интернете, ни по международным телеканалам так и не заикается о том, что Эйнджел, та Эйнджел, сплетни о которой прежде десятками возникали ежедневно в мировом информпространстве, пропала… Более того – он не встречает ни единого линка на “откровенные фото Эйнджел” в Сети, ни разу с того памятного дня не слышит по радио ни одного ее хита: хотя в какой-то момент делает то, способным на что не счел бы себя еще недавно даже с самого тяжкого бодуна – сам включает радио, да еще настраивает его на наиболее попсовые FM-станции… В конце концов он набирает имя Эйнджел в “Яхушной” искалке… и искалка отвечает ему, что по его запросу ничего не найдено.
Он принимается осторожно расспрашивать коллег: помните, дескать, такая поп-звезда… Коллеги не могут врубиться, о ком это он. Начальство в упор не помнит об информационном спонсорстве гастролей Эйнджел. Герой идет в музыкальный магазин – и после безрезультатного исследования полок слышит от продавца, что тому о подобной певице ничего не известно.
Разумеется, герой решает, что он просто свихнулся. Но тут на глаза ему случайно попадается бетонный заводской забор с размашистым граффити: Angel, we love you! Герой проводит у этого забора почти час и даже в облегчении прикладывается губами к разрисованному бетону… А на следующий день, придя сюда же, видит, что это граффити замазано новым – про какую-то другую группу.
И еще: он начинает замечать за окружающими некие странности. За коллегами, знакомыми, просто посторонними… Не то чтобы эти странности появились в последнее время – просто раньше он их не регистрировал или не придавал им значения. А заключаются они в том, что многие люди в поведении своем обнаруживают мелкие, но одинаковые неадекватности. Точь-в-точь такие же, какие отличали оказавшуюся пустотелой убитую (уничтоженную) псевдостарлетку.
Это бессмысленное выражение глаз, эта скудная мимика, эти апатичные движения, чудовищно бедный словарный запас… В варианте каких-нибудь запойных пролетариев означенное раньше не бросалось ему в глаза, потому что воспринималось следствием общей невежественности и результатом чрезмерной любви к алкогольным суррогатам. В исполнении лощеных нуворишей – трактовалось как проявление жлобского самодовольства. Знакомые девицы всегда казались ему глупыми курицами – но часто ли встретишь умную бабу? А агрессивный идиотизм в тусклых зенках всегда объединял ментов с гопниками…
Но теперь-то герой видит, что разницы во всех случаях нет никакой. Чем дольше он наблюдает за самыми разными людьми, тем яснее убеждается: да, это он, тот самый синдром, один на всех. А значит, многие из окружающих могут тоже оказаться такими же, как Эйнджел. Полыми. Ненастоящими.
В конце концов он решается. В качестве тестового объекта он выбирает самого тупого и самодовольного персонажа из тех, с кем постоянно имеет дело – собственного начальника. Подкараулив того вечером на стоянке при посадке в собственный “мерс”, герой бьет его по голове обрезком железной трубы, засовывает в салон “гевагена” и везет на пустырь. Там он вскрывает дурака тем же макаром, что и Эйнджел, – и лицезреет ту же картину.
Начальник пуст. В нем нет ничего, кроме воздуха и пыли.
В течение месяца герой проводит с десяток контрольных вскрытий. Он вспарывает деловаров в дорогущих костюмах и бомжей в зассанных обносках, мужчин и женщин, тинейджеров в рэпперских шароварах и сотрудников вневедомственной охраны в высоких шнурованных ботинках… И ни разу за все время ему не попадается человек из плоти и крови. Вокруг него – только пустотелые имитации.
Его поражает уже не само наличие таковых на улицах и в домах, а количество подделок под людей, нелюдей среди человеков. Он начинает подозревать, что последних в общей массе может оказаться не больше половины!
Герой продолжает экспериментировать, действуя уже исключительно по принципу случайной выборки. Старики и младенцы, школьники и военнослужащие, спортсмены и бизнесмены, чиновники МИДа и собиратели пустых бутылок – количество вспоротых им оболочек давно переваливает за полсотни, а ни одного хомо сапиенса, примата, живого, теплокровного он так и не встречает. Герой уничтожает треть собственной редакции – но оставшиеся не замечают пропажи коллег: на освободившиеся места тут же берут новых, а тексты последних по бездарности, безграмотности и непрофессионализму ничем не отличаются от плодившихся предшественниками.
Герой разрезает собственную жену – убеждаясь, что шесть лет спал с пустым чемоданом. Когда ему под скальпель попадает беременная женщина (оказывающаяся, понятно, полой), в животе у нее он обнаруживает резинового эмбриончика с попискивающей дырочкой для выхода воздуха…
Он мечтает совершить убийство. Мечтает услышать оглушительный вопль настоящей боли. Мечтает увидеть цвет человеческих внутренностей. Но только раз за разом нюхает пыль. От безысходности он бьет рабочим скальпелем в подвернувшуюся каменную стену… стена расходится под лезвием. Это не камень, а раскрашенный под камень картон.
Герой подходит к ближайшему автомобилю и бьет ногой по дверце – дверца готовно проминается внутрь. Как и крыша – при ударе по ней кулаком. За пять минут джип “лексус” герой голыми руками превращает в мятый ком – жести. Подходит хозяин – он косо распарывает хозяина, ему зияет темное отверстие.
Совсем уже ничего не соображая, герой идет по городу, бросаясь на стены, круша их: железобетон и кирпич оказываются фанерой и папьемаше. Полые стволы деревьев склеены из бумаги. Пластмассовые фонари падают от одного удара. Прохожие валятся под ударами скальпеля – все до единого пустые.
В итоге изнемогший герой забивается в какой-то угол. Поднимая голову, он замечает, что край неба – рогожки, выкрашенной голубым, с нарисованными на ней облаками – отклеился и висит. С силой топает ногой по асфальту – что-то хрустит; после пары следующих ударов гнилые доски проламываются – герой еле успевает отскочить, но и тут мостовая потрескивает под ним и колеблется.
Но герой уже не обращает на это внимания. Он опускает взгляд, смотрит на себя. Щиплет себя за руку. Ощупывает собственное туловище. Дергает себя за волосы…
Прикрывает веки. Заторможенно поднимает руку со скальпелем. Секунду медлит. А потом, широко распахнув глаза, изо всей силы всаживает лезвие в собственный живот и ведет разрез вверх…
На этом роман “Полость” заканчиваетcя.
33
“…Рыбы были обработаны, но на следующий день одной рыбе стало совсем плохо: плавники просто распались, положение рыбы было вниз головой, и по всему телу расползлась серая слизь”.
Это называется “Печальная история”. Висит на форуме у Dr.Vladson’a, посвященного, кажется, аквариумным рыбкам. Ссылку на который “Яндекс” сплавил мне среди прочего по запросу на словосочетание “серая слизь”.
