Но и без Нининой подсказки, без синих гуль, я думаю, мужу стала очевидной его ошибка. Теперь жди ментов!.. Он, разумеется, должен был тогда же меня с земли поднять. Из травы – вынуть… Поддерживая и мирясь, довести меня, пусть матюкающегося и вопящего, до моего дома. (Госпитализация лучше любых извинений снимает половину проблемы.) Не оставлять же побитого на земле… Он даже мог бы еще разок- другой меня двинуть, но после непременно помочь, поднять и – вперед, вперед! До самой моей калитки – до самой постели страждущего!
– Отец! – кричал он уже следующим вечером. – Ну, выходи. Ну, хватит… Давай мириться!
Он выкрикивал, перетаптываясь у калитки, у моего забора. С пакетом в руках, где была (угадывалась) бутылка водки. Но я не вышел… Хотя хотелось. Не могу долго злиться. Меня тянет к миру с людьми… Однако я держал в уме еще одно. Одно и существенное… Его брат был известный политик. Фамилия у братьев общая. Фамилия на слуху… Со всеми вытекающими для брата последствиями.
Так что калитку я загодя запер, не войти. Ему не войти. Я крайне редко запираю. Пришлось даже замок наладить. (Редко, но метко.) И я в окно крикнул ему коротко:
– Убирайся!
И еще окна, что на ту сторону, показательно прикрыл, дабы не слышать, как он уговаривает. Извини, друг… Водки, дружок, мне будет маловато.
Я успел увидеть его испуганные глаза. Побил старика… При свидетеле… Свеженькие побои, уж наверное, старик «снял». Уже люди знали. Не иначе как старикан зафиксировал в ближайшем медпункте свои синюшные скулы. Теперь только дать делу ход, а уж наши менты умеют (и любят, любят!) с дачника поиметь… Сначала одно. Потом другое… У них это называется «стрижка».
Плюс родственный фактор… Тот самый, от которого вот-вот начнет ночами ворочаться в постели его важный братан-политик. Мелочь, но кому из важных братанов такая мелочовка нужна. Если в газетах!..
На другой вечер муж Нины (прямо с работы) ко мне уже с двумя пакетами. В одном выпивка, в другом – море еды. Всё торчало, чтобы я мог уже из окошка добычу углядеть. Законную свою добычу! Палка салями… Крупно сыр… Несчастному недоедающему пенсионеру. Старикашке… А у ног обидчика еще и покатывался большой арбуз – известная стариковская услада.
– Убирайся! – крикнул я ему. Заодно матюкнул. Чтоб точка была жирной.
И только на следующий день (в обеденное время) пришла Нина. Пришла запросто. С улыбкой. Сразу подошла ко мне близко и сказала:
– Бе-едный. Какой вы побитый…
В полушаге стояла. Дразнила. Старикашка не выдержал. Попытался обнять. Но она ловко увернулась… Конечно, все теперь было прозрачно. Побитый я стал для нее интересен. Что-то значил… Мои цветущие скулы, мои синяки были капиталом. Я ведь мог с ними в суд. И все бы наши поселковские там, в суде, даже без сговора, сами собой!.. хором бы спели, что я бедный-бедный шиз, лунный Пьеро… Кто ж, кроме нелюдей, таких бьет!.. А еще пинок остроносым ботинком под ребра, пинок в позвонки, который засекла глазастая старуха бутылочница!.. Капитал!.. И потому Нина не убежала, а опять приблизилась. Правда, чтобы опять ускользнуть и на чуть отдалиться. Тем самым мы как-то странно задвигались. Напоминало брачный танец журавлей.
При этом мы о чем-то говорили. (Не помню… А-а!.. Что-то о ревнивости французов. Надо же!) В полушаге, уже касаясь меня телом, она опять ускользнула. И сместилась к окну… Почему к окну? Постель-то моя в углу… Я даже успел набросить там поверх яркое одеяло. Яркое пятно заметнее. А она от приманки всё в сторону… Я совершенно потерял голову… Мы зигзагами двигались, но при этом как-то странно сближались с иным ложем. Вот ведь женщина! Хаотическое наше движение сближало нас с моим задрипанным, чтобы не сказать вонючим, топчанчиком. Танец продолжался, я изнемог. Я уже стал мечтать о чашке чая… Но как раз мы оказались в полушаге от этого жуткого топчанчика – в минимуме. И минимум тотчас тоже исчез, потому что Нина чуточку оступилась, и мы упали, оказавшись прямиком на этом непредвиденном мной ложе. Я растерялся, и Нина тоже растерянно улыбалась, однако здесь же и началось самое естественное для натанцевавшейся парочки действо. Началось и длилось… Я запыхался. Я радовался и счастливо спешил… И все-таки я сожалел, что мы на этом чудовищном монстре, а не на моей широкой и привычной постели. На широком лежбище что мужчина, что женщина гораздо ярче и эффективнее проявляют себя в любви. Мужчине особенно нужен простор. Всякий знает! Когда-то же мы, люди, общались и спаривались на самом широком из всех лож – на земле.
Еще трижды мы с Ниной встречались, и всегда днем, когда ее драчун на работе. Ему Нина сказала, что победа полная, что она без труда уговорила пускавшего слюну старикашку и что под мирный договор побитый старик принял разом и водку, и снедь. Водка так и стояла у меня в углу. В фирменном пакете. Я, конечно, предлагал выпить по чуть-чуть, но Нина наотрез. Не любит. Не ее дело… Так что мы ели салями и сыр, запивая цейлонским чаем (пачка чая тоже прибыла в пакете в оплату моей синюшно-побитой рожи).
Заваривая, я как бы ворчал:
– Чай-то мелковатый… Небось «левый».
– А чай только за вашу левую скулу, – и засмеялась.
Нина стояла рядом… Смотрела, как я священнодействую с чаем, и пальцами касалась синяка на моей скуле – на левой.
Ее мягкие пальцы и моя чуткая скула чуть дрожали… Ласка! Я уже не так спешил. Я мог восхищенно медлить. Я восторгался женщиной. И это было особенное чувство, потому что и женщина была особенная. Моя – и не моя. Моя, потому что я ее понимал. Не моя, потому что в ней присутствовала жутковатая правда всякой женщины. Потому что она была слишком современна и слишком своеобразна как тип.
– Как ты не оробела ко мне прийти? – спрашивал я, а она только смеялась.
Так смеется только победительница от природы! Нина не шла в бой – она шла побеждать. Шла наводить порядок. Шла навязывать мирный договор. Не сомневаясь в успехе. И, уж конечно, ничуть не смущаясь, когда при этом награждала собой того или другого мужчину, облизывающегося на ее молодое тело. Она себя не отдавала и даже не дарила – она именно награждала собой. И так талантливо, так победительно… вручала себя… Своими руками… Точно так под прицелом телекамер министр (или бери выше!) спокойно и с государственным холодком цепляет орденок замирающему от благоговейного страха интеллектуалу.
Она слегка сожалела, что у нее имя не Виктория. Но я ее уверил, что нет, нет!.. тайный победитель – это искуснее. Это вкуснее! И в запас подсказал ей, что Нина и Ника тоже созвучны… И написанием не зря схожи.
Разумеется, по ходу жизни она награждала лишь время от времени и не всех, а редких. Избирательно. Прицельно. Нечасто. И еще у нее был один прикол – творческий нюанс! – выбирала место для награды она исключительно сама. Она, смеясь, рассказывала… Люди, они ведь разные… Известный и «дорогой» хирург… Архитектор, проектирующий модные коттеджи… А говоря шире, общее, некий многоликий важный мужчина, который должен дать свое согласие… или поставить на той или иной бумаге свою важную подпись… Она хорошо прицеливалась и потому попадала пулей с первого раза. Нина рассказывала, что важный мужчина, к которому она приходила со своим интересом, всегда очень волновался… Особенно если чиновник… А Нина, войдя, только и делов, выбирала место посимпатичнее. Рассказывала – мол, прошу подписать что-то капитальное… Объясняю… А сама уже ищу взглядом местечко… На столе… На диване…
29 лет. Высокая и не слишком красивая… Женственная. Притягивающая мужчину уже издали… Рассказывала смеясь… Входя в кабинет к избранному мужчине, она почти машинально косит взглядом на диван, на изгибы кресел. Конечно, прямой взгляд и на стол – на краешек стола, где спустя время ей предстоит разместиться. Лучше ничего нет… И только третий ее взгляд в сторону самого мужчины – каков этот важный гусь внешне? ага!.. приятен!.. не без шарма – тем лучше!
Разумеется, она тоже предвкушала радость близости. Но главное было дать это блюдо мужчине. Как хорошее жаркое… Иногда давала и на десерт! Слегка посмеиваясь и дразня! Слегка издеваясь… Когда он доедал на тарелке дочиста. Доедал жадно, торопливо сглатывая вороватые крошки… Бедняга!.. Это она делала мужчин такими (а вовсе не десятки мужчин сделали и слепили, воспитали и якобы выпестовали ее как тип – расхожее мнение!). Это она лепила из любой глины. Секс, романы и романчики, любовные увлечения – это для них стало главным в жизни (с ее подачи!). Стало главным в их мыслях… Главным даже в их светло-унылых кабинетах – на этих отполированных краешках стола, где надо только сдвинуть бумаги,
