А жили-то как? Ничего. А вот по Евсееву: мертвая зыбь «ничевокии» – то самое прошлое, неотвязное и опасное, что
Борис Евсеев пришел и продолжил то, что делали когда-то Ремизов, Замятин, Шмелев и другие большие русские писатели. И словно не было семидесятилетнего морока: снова заструился, затеплился свет подлинной русской прозы.
Миры Б. Евсеева – разновариантные лики возможной судьбы: человека, страны, цивилизации – составляют литературный континент, пока только-только открываемый читателем. То исчезающая в далях этого фантасмагорического континента, то внезапно вознмикающая фигурка автора порой напоминает знак вопроса. Вопроса о положении сочинителя в нынешнем прагматичном, отнюдь не склонном к сантиментам мире.