изнутри:
– Чаво надо?
– Мне нужен Николай Епимахов. Друг я его по Афгану.
– Нет здесь никаких Ипимаковых!
– Да что вы меня разыгрываете, что ли? Он за водой только что ходил.
– Не дурите мне голову, мужчина.
– Откройте, говорю!
– Как бы не так! Разбежался! Держи карман шире! Я честная женщина, я одна дома, и постороннему мужику не открою!
– Не дури, бабуся! – рассердился Олег. – Дверь выломаю. – И чтобы припугнуть, сильно дернул за ручку. – Позови Колю! Слышь, что говорю! Николай!
– Убирайся к черту! Сказали тебе: нет тута никаких Коль!
Шарагин психанул и легко выбил дверь ногой. На одной щеколде держалась дверь.
Востроглазая, лет пятидесяти, с жиденькими убранными назад в косу волосами, с вислой грудью, в нижнем белье
хозяйка в ужасе отпрянула к стене.
– Где он?! Что ты с ним, ведьма, сделала?
– Не убивай! Нет у меня ничего, вот тебе крест, – одной рукой она крестилась, другой защищала лицо.
– Коля! Я здесь! Коля! Где ты, Николай? – метался из комнаты в комнату Олег.
Заглянул на кухню, в чулан. Наконец, убедившись, что в доме на самом деле никого больше нет, словно охотничий пес в горячке погони неожиданно потерявший след, весь мокрый от пота, с воспаленным взглядом, выбежал во двор.
Женщина съехала по стенке, обняв руками колени, забилась куда-то в угол, повторяла без перерыва:
– Не убивай… не убивай… не убивай… па-ма-ги-те! – завопила женщина.
Если кто из соседей и услышал крики, то, во всяком случае, вида не подал. Будто спать все завалились средь бела дня.
Мордастый кот так же сидел в окне дома напротив.
В полной растерянности находился Шарагин, прикуривал на ходу, удаляясь от неразгаданного видения.
На перекрестке он засомневался, куда идти, и, затягиваясь в кулак, подавленный, сбитый с толку, опасливо глянул влево, вправо.
– Епимахов! Постой!
Мужчина ускорил шаг, свернул за угол, затем появился вновь,
обернулся, пересек переулок, и скрылся за углом деревянного одноэтажного дома.
Шарагин налетел на толстушку в платочке.
– Куда тебя леший несет?! – тявкнул платочек.
Прыгая через многочисленные лужи, он бежал по длинному проулку, стесненному покосившимися зелеными заборами, которые образовали своеобразный коридор. Проулок заканчивался воротами церковной ограды, и там, в этом Шарагин мог поклясться, буквально пару секунд назад исчез Епимахов.
Нынешний век оттеснил церквушку, упрятал в закоулках. Впрочем, с другой стороны, не исключено, что именно это обстоятельство и спасло ее от разрушения. Церковь, по всей видимости, совсем недавно получила право вновь стать церковью, а служила она долгие годы складом. Сложенная из красного кирпича, ободранная, простенькая, с одной березкой сбоку, лысая, с оголенными до досок куполом, куда воткнули крест, выглядела она несчастной и замученной.
