– Какой Люськи?
– Ну, помнишь, Люська-официантка, сисястая такая была?
– А-а, ну, помню.
– Она и проработала всего ничего, под Богданова легла.
– Ну, этот до женщин горазд! Кобель!
– Только он недолго ее попользовал. Она генерала из штаба армии охмурила, пока Богданов на боевых был. Генерал ее и перевел куда-то, поближе к телу. Говорят, врут конечно, но кто знает, ее к медали генерал представил.
– Ну-ну: «Ивану за атаку —.уй в сраку, а Машке за.изду – „Красную Звезду…“
– Во-во, я говорю, эту тоже скоро подмет под себя какой-нибудь полкан.
– Да кому она такая жирная нужна?!
– Не могли постройней на пересылке отыскать! Я неделю назад за «слонами» ездил, мать честная! Какие там бабы прилетают! Я тебя укушу! Загляденье! А это что такое?! Каждый день видеть толстый зад в столовой! Она ж между столиков не протиснется. Тьфу, стошнит… Я больше в столовую не ходок!
– Тебя никто не гонит.
За официанткой захлопнулись двери столовой, когда разразился молчавший ранее седовласый прапорщик. Затянувшись глубоко дымом, философски заметил прапор:
– Зря, зря вы, хлопцы, смеетесь… На каждую бабу в Афгане найдется мужик. Ни одна не останется без дела. И этот станок найдет когда-нибудь свой рубанок…
– Уж не ты ли, Петрович?! – засмеялись над прапорщиком все собравшиеся. – Тогда, глядишь, вскоре весь шелк парашютный из полка ей на трусы пойдет!..
Бычки полетели в гильзу от снаряда, служившую урной, отправились на обед курильщики. Остались сидеть два прапора – в углу, и Шарагин с Епимаховым у выхода из курилки. Хотел увести Олег приятеля, но тот с интересом слушал беседу, хотя, впрочем, делал вид, что не слышит их, повернувшись к ним спиной.
– Вот возьми мою семью, Петрович, – говорил один из прапорщиков. – У меня жена не работает. Двое детей. В прошлом году третий родился. Что ей дает государство, знаешь? Тридцать пять рублей в месяц! Тридцать пять! Это, случись здесь что со мной…
– Ни хера здесь с тобой не случится, в тылу-то!
– Нет, нет, я на полном серьезе. Вот случись что со мной, как она проживет?! Да я, бля, за тридцать пять рублей до КаПэПэ не пойду!
– Пойдешь, куда ж ты на хер денешься! – уверял седой прапорщик товарища. – Прикажут и пойдешь!
– Не пойду! Из принципа не пойду! Нет, ну скажи ты мне, как так жить? И еще хотят, чтобы я жил и не воровал!
– Ладно, пошли отсюда! – встал с места заскучавший от этих фраз Олег. – Недаром им в характеристике пишут, что прапорщик такой-то «вдумчивый» и «выносливый»…
– В смысле?
– Ну, это… чтоб по справедливости, не буду за всех прапоров говорить. Наш-то, Пашков, не зря медаль получил. А эти двое – другое дело, крысы складские. Это не ровень Пашкову. Так вот, «вдумчивые» и «выносливые» они потому, что сидят у себя на складе до обеда,.уем груши околачивают, и думают, думают, а после обеда выносят. Когда в город удастся выбраться, сам увидишь – все дуканы забиты нашими же банками и продуктами. Мы с тобой, понимаешь, должны жрать нормально, а эти суки все распродают направо налево, а нам, офицерам советским, – хер лысый остается!
– А когда, Олег, как ты думаешь, в город удастся поехать? – уже в столовой спросил Епимахов.
– Без году неделя, а уже в город рвется, – с ноткой высокомерья сказал Немилов.
– Интересно ж посмотреть…
– Чеков-то накопи сперва, – посоветовал через стол Зебрев.
– Все в свое время… – подмигнул Шарагин.
Хлебая из пластиковой тарелки суп, вспоминал Шарагин свой первый выезд в город – нелегальный. Тогда, вместе с Иваном Зебревым, который ехал в отпуск, и которому, кровь из носа, надо было закупиться, отправились они на свой страх и риск по дуканам. Дело в том, что, на их беду, вышел приказ, и в город вообще никого не пускали, по соображениям безопасности. Только с письменного разрешения начальника штаба армии разрешали выезд, и комендачи свирепствовали – жуть! Всех гребли из дуканов в комендатуру.
Переоделись «в гражданку». Договорились за литровую бутылку «Столичной», чтобы вывезли их на бронетранспортере из полка, переживали всю дорогу, что случится какое построение, тревога, и в полку заметят отсутствие. Замполит Немилов мог настучать. Прятались от патрулей.
Шарагин просто обомлел, когда первый раз вошел в дукан, и увидел изобилие импортных шмоток: джинсы, материал любой на платья, обувь, складные солнцезащитные очки, часы кварцевые, зажигалки всякие, и так обидно стало вдруг за Лену и Настюшу, что сидят они там в Союзе, и ничего подобного никогда в своей жизни не увидят.
