изменишь, днем она радовать глаз никогда не будет.
— А Паркинсоны всегда держали эту комнату запертой, — объявил Чарли.
Я увидел, как Памела на секунду испуганно замерла. Потом весело ответила:
— Да уж! Даже рухлядь из шкафов не вытащили. Просто закрыли их и заклеили обоями, лентяи несчастные!
Чарли промолчал.
— А может быть, — поддразнила его Памела, — это вы закрыли шкафы со всем хламом вместе и заклеили, когда готовили дом к приезду Паркинсонов?
— Нет, заперли они и больше сюда ни ногой, — последовал ответ.
Опять эти сплетни! Оттого, что перемалывалась вся эта чепуха, оттого, что мне осточертела работа и раздражала медлительность Чарли, я готов был взорваться по любому поводу.
— Наверно, у них были свои причины не пользоваться этой комнатой, — сказал я.
Чарли не отступал. Он мрачно ответил:
— Еще бы, ясное дело, были.
Я не собирался поддерживать этот разговор и заметил:
— Мне кажется, вы мажете слишком много клея.
Он оскорбился и демонстративно молчал, пока мы не предложили ему спуститься к Лиззи и пообедать, тут он бросил кисть и удалился, улыбаясь и чуть ли не приплясывая.
— Странный тип, — сказал я, работая на помосте. — Сколько ему, ты говорила? Физиономия, как у гнома, так что можно дать и двадцать, и пятьдесят.
Памела не ответила. Она стояла у окна, бросив работу, и наблюдала за мной. Лицо у нее было озабоченное. Потом она как-то многозначительно спросила:
— Ты здесь хорошо спишь?
— Как сурок, — ответил я. — А ты?
Прямого ответа я не получил. Она замялась.
— Я не хотела тебя беспокоить. Надеялась, что это не повторится, но оно повторилось опять, Родди, все-таки в доме по ночам что-то происходит.
Я обернулся к ней, брови у нее нахмурились глаза смотрели на меня горестно.
— Что происходит? Что ты хочешь сказать? — Мой голос прозвучал резко.
— А сам ты разве ничего не слышал?
— Конечно, нет.
— Ни прошлой ночью, ни позапрошлой, когда ты так поздно лег? Ни в ту ночь, когда мы топили камин?
— Слышал шум моря, больше ничего. А в доме было абсолютно тихо.
— В том-то и дело, что нет, Родди. Я слышала какие-то странные звуки как раз перед тем, как ты стал подниматься по лестнице.
— Что за звуки?
— Вздохи. Нет, скорее резкое прерывистое дыхание. Как будто кто-то от испуга сдерживает рыдания.
— Это ветер, Памела; между домом и холмами он всегда завывает как-то странно.
— В те ночи ветра не было.
— Ты права. А до этого ты тоже слышала такие вздохи?
— Да.
— И всегда по ночам?
— Да. Но последние две ночи слышно было особенно отчетливо. Рыдания были вполне реальные. Знаешь, Родди, когда их слышишь, просто сердце разрывается.
Голос Памелы дрогнул. Я не двигался с места и ничего ей не ответил, меня охватила тревога. Правда это или фантазия, все равно душевный покой Памелы нарушен. Черт бы побрал этих суеверных болтунов! Что я мог ей сказать, чем успокоить? Памела — натура трезвая, просто пренебречь тем, что она говорит, нельзя.
— Ты ведь понимаешь, правда, — начал я медленно, — что все это можно объяснить самовнушением? После всех здешних россказней… А их ты наслушалась достаточно.
— Да, я тоже себя сначала в этом убеждала. Но это не так.
— Как ты считаешь, откуда доносятся эти звуки?
— Понять не могу.
— Тебе кажется, из этой комнаты?
— Возможно.
— Почему ты не позвала меня?
— Я хотела, Родди. Я бы и позвала. Прошлой ночью я попыталась встать, но… не могла даже пошевелиться.
— Ты просто спала, — заявил я. — Такой парализующий страх часто бывает во сне. Уверен, что наяву с тобой ничего подобного не случилось бы.
Памела покачала головой.
— Я вовсе не спала. Мне бы очень хотелось, чтобы ты тоже это услышал.
— Имей совесть, Памела, зачем? Хочешь увериться что здесь и впрямь что-то не так?
— Нет, Родди, хочу знать, что, когда раздаются непонятные звуки, я не одна.
Я промолчал, уж очень серьезно она это сказала а потом спросил:
— И долго это продолжается?
— Всего несколько минут.
— Знаешь, Памела, наверно, это — птицы в дымоходе или мыши, может быть, летучие мыши.
— Может быть.
Ободренный ее согласием, я весело сказал:
— Напустим на них Виски! Запрем его здесь. Он все твои призраки мигом распугает.
— Виски в этой комнате не останется.
— Мудрый кот. Мне бы тоже не хотелось.
Она ухватилась за эти слова.
— Родди, Чарли прекрасно справляется с работой что, если оставить его тут, пусть заканчивает, а мы устроим себе чай на пляже.
Теперь была моя очередь подать пример трудолюбия.
— Ты же говоришь, он ничего не доводит до конца, лучше проследить за ним, — ответил я, но нисколько не огорчился, когда через несколько минут услышал что звонит Лиззи, приглашая нас на ленч.
Когда Памела решает покончить с плохим настроением, она не останавливается на полпути, а сразу становится веселой и разговорчивой. За ленчем она с таким увлечением принялась строить планы предстоящего новоселья, что я почувствовал себя спокойнее, какие бы странные звуки ни раздавались по ночам, говорил я себе, нечего их бояться, раз Памела так легко стряхивает с себя удрученность.
— Прибыли занавески от «Либерти», — говорила она. — Прелестные! В детской я устрою гардеробную для дам; поставлю там туалетный стол, накрою его скатертью с оборкой. Ты ведь пожертвуешь туда свое длинное зеркало, правда? А мой красивый трельяж мне придется отдать Джудит, она ведь красится вовсю. И, надо сказать, мастерски. Выглядит на тридцать, правда, Родди? А ведь она старше Макса не меньше чем на шесть лет.
— Это не имеет никакого значения, — ответил я. — Макс кажется старше своих лет, да и слишком долго он водил компанию с легкомысленными юнцами и девицами. Хватит с него. А Джудит… Я, как только увидел ее, сразу подумал: «Какая красавица!» Хотелось бы мне знать, как она поладит с Уэнди.
Было интересно представить себе, что это будет, когда соберутся наши гости, ведь они такие разные! Понравятся ли они друг другу? Максу Стелла должна понравиться. Вот будет досадно, если она не приедет!
После обеда Чарли поднялся в мастерскую в прекрасном настроении. Мы с Памелой смиренно заняли отведенные нам места подмастерьев, и работа закипела, но, по мере того как время шло, я все больше и
