— Мисс Холлоуэй это разнюхала бы, — начал я, — и уж не стала бы десять лет возиться с дочкой Кармел.
— Еще как стала бы! За «колоссальное жалованье»! Но не думаю, что она догадывалась.
— Она же была с ними в Париже.
— Когда она приехала, ребенка уже отняли от груди, а до нее со Стеллой были только Кармел и Мери.
— Господи Боже! А отец Энсон знает?
— Кармел могла признаться ему на исповеди, что у нее есть ребенок, но, конечно, не сказала, что отец ребенка — Мередит. Не знаю. Не думаю, что все эти годы он подозревал что-нибудь, но уверена, что сегодня догадался.
— Потому-то и забеспокоился о Стелле.
— Да.
Я долго молчал, обдумывая услышанное. Памела снова зажгла спиртовку, чтобы согреть кофе и, как кошка, уютно и безмятежно свернулась в кресле. Можно было подумать, что все наши задачи уже решены. Дождь стих, но ветер завывал так же громко. Выло уже поздно. Памела сказала вдруг:
— Если на лестнице все в порядке, я хочу попробовать одну штуку. Давай поставим там керосиновую печку, посмотрим, может быть, она не даст распространяться холоду? Выгляни, как там?
Я поднялся по лестнице. Ни тумана, ни холода. Где-то слышались как бы тихие стоны, но, пожалуй, это был ветер. Я вернулся в гостиную и доложил Памеле, что все спокойно. Она вышла, и я остался один.
Как мне хотелось поверить в ее версию! Она меня вполне устраивала. Если мать Стеллы — не Мери Мередит, значит, Стелла ничего не унаследовала от этой «святой», и некоторая ее скованность и сдержанность — плод воспитания. Если в ней течет горячая, бурная южная кровь… Я снова посмотрел на картину под названием «Рассвет». Изображенное на ней лицо дышало очарованием, темные глаза светились любовью и лаской. Мне вспомнилось, как Стелла, сидя на диване в комнате Памелы, метнула на меня такой же ласковый, хотя и застенчивый взгляд. В изгибе ее губ, в линии щек, скул было, пожалуй, сходство с портретом.
К тому времени, как вернулась Памела, я уже был в радужном настроении и стал подтрунивать над ее планами запугать привидение керосиновой печкой.
— Во всяком случае, печка уже греется, — весело ответила сестра. — Ну что, Родди, ты поверил мне?
Я не собирался сдаваться без боя и снова зашагал по комнате.
— Слишком смахивает на мелодраму, — объявил я. — Ни одна женщина не удочерит ребенка своего мужа, прижитого с другой. Все это слишком надуманно.
— Но Мери именно так всегда и поступала. Все ее поведение было надуманным.
— Что же ею двигало?
— Как что? Она жаждала удержать Мередита. Он уже томился, его снова манила Испания. Кармел его обожала, и он любил ребенка.
— И Мери решила перетянуть чашу весов в свою пользу? Памела, тебе пора писать мелодрамы!
— Выходит, всего этого не может быть только потому, что выглядит слишком драматично?
— Да нет, я тебе верю.
— Правда, Родди?
— Почти!
— Хорошо! Приступаем к кормлению зверей в зоопарке. Внимание! Перестань шагать взад-вперед, у меня в глазах рябит.
— Ну ладно, — сказал я, усаживаясь за кофейный столик напротив Памелы. — А сейчас, с твоего разрешения, я устрою тебе перекрестный допрос.
Памела засмеялась:
— Отбиваешь хлеб у бедного мистера Ингрема.
— Ну он-то свое возьмет. Итак, во-первых, репутация Мери. Не могла же она прослыть святой ни за что ни про что!
— Но кто ею восхищался? Сам подумай! Те, у кого была в этом потребность. Возьми хотя бы Джессепов и им подобных. Джессепам хотелось быть в наилучших отношениях с Мередитами, а потом они, наверно, чистосердечно восторгались красотой Мери, ее изящными манерами и ее повадками леди- благодетельницы. А что она действительно разыгрывала благодетельницу, я не сомневаюсь.
— Ага, значит, кое-какие добродетели ты все же за Мери признаешь?
— Все семь! Все ее убийственные достоинства, которыми она — холодная эгоистка — сама упивалась!
— Хорошо! Допустим, с Джессепами ясно, ну а мисс Холлоуэй, по-моему…
— Да мисс Холлоуэй — вторая Мери. Это птицы одного полета. Обе бредили своей драгоценной праведностью, а у самих не хватало даже обыкновенного человеческого тепла, не могли приласкать испуганного плачущего ребенка.
— Я вижу, история о плачущем ребенке мучает тебя, как кость в горле, — усмехнулся я.
— Еще бы! Потому-то я наконец и догадалась обо всем. Но давай продолжим. Что собой представляла мисс Холлоуэй, когда они познакомились? Какая-то блаженная, нахватавшаяся современных теорий, с большими амбициями, но без гроша за душой, без денег, которые можно было бы вложить в дело. А Мери разделяла ее дурацкие взгляды и к тому же имела деньги.
— Это я и сам понимаю.
— Ну так вот. Мисс Холлоуэй непременно нужно было любить Мери и восхищаться ею. Она даже сама себе не могла признаться, что присосалась к ней из-за денег, ей надо было иметь какое-то достойное и возвышенное объяснение для их союза. «Взаимная преданность»! Слыхали мы такое!
— Ты просто маленький циник.
— А ты — старый слепой скептик.
— Ну а как ты разделаешься с капитаном?
— Бедный старик! Все тот же случай, когда желаемое принимают за действительность.
— Ты думаешь, ему хотелось считать свою красавицу Мери совершенством?
— У него же, кроме нее, никого не было, и потом она вполне соответствовала его идеалам. В качестве ледяной девы она заслуживала всяческого восхищения.
— Уж не склонна ли ты предполагать, что этот мучающий нас холод связан с темпераментом призрака?
— Я в этом уверена.
— И ты хочешь сказать, что Мери рвется к мщению?
— Ничего подобного. Мери обожает прощать.
— Ну, портрет получился весьма неправдоподобный. Не слишком ли далеко тебя завела фантазия?
— Нет, Родди! Сам посуди — что мы знаем о Мери? Застав мужа с Кармел, она оставляет натурщицу в доме… Возможно, она даже хотела, чтобы эта связь продолжалась. А вспомни, как она поступила, когда Кармел в отчаянии вернулась сюда? Можешь представить, как Мери… Да зачем представлять, ты же это сам видел, как она, стоя на площадке, вперила взор в несчастную Кармел, а потом улыбнулась, сообразив, что надо делать. Не выгонять Кармел, Боже сохрани! Нет! Оставить ее в семье. Пусть себе Мередит рисует ее, пусть вдоволь наглядится на это изможденное лицо! И заметь — ведь именно Мери послала Кармел в мастерскую в тот последний вечер, чтобы несчастная увидела его картину. — Памела замолчала.
— Послушать тебя, так Мери просто чудовище.
— Любительница разрушать чужие судьбы вроде героини твоей пьесы Барбары.
— Постой! А ведь верно, какое совпадение!
— Не знаю, совпадение ли, что они похожи? Совпадение в другом — ты взялся писать нечто совершенно не сходное с твоими прежними вещами, именно здесь.
— Ты думаешь, на меня подействовала атмосфера дома?
— Кто знает… Но не будем отклоняться!
