В тот же вечер, 3 декабря 1905 года, армейское подразделение оцепило помещение Вольно- экономического общества, где заседал Совет. Заседание вел Троцкий. И он не прервал его, когда в зал вошел жандармский офицер. Историки достаточно полно реконструировали эту сцену.
Офицер вышел на середину зала и стал зачитывать ордер об аресте членов Совета. В зале повисла гробовая тишина. А председатель Совета Троцкий буднично произнес:
— Есть предложение принять к сведению заявление господина жандармского офицера. А теперь покиньте зал заседания Совета рабочих депутатов,обратился он к представителю власти.
В полном замешательстве тот ретировался. Троцкий предложил приготовиться к аресту, уничтожить документы, материалы, которые могут быть использованы властями против Совета, а тем, у кого есть оружие, привести его в негодность. А потом в зал ворвалась группа жандармов. Председатель еще успел крикнуть: «Смотрите, как царь исполняет свой манифест! Смотрите!»3
Всех арестованных свезли в Петропавловскую крепость. С Советом было покончено. Но агенты доносили, что в ответ на разгром Петербургского Совета рабочих депутатов руководство партий социал- демократов и социалистов-революционеров решило начать всеобщую забастовку и вооруженное восстание. О забастовке объявит всероссийский железнодорожный съезд, который собирается 6 декабря в Москве под предлогом пересмотра устава касс взаимопомощи железнодорожных служащих. Там на съезде будут люди от революционных партий и организаций.
Герасимов требует от Дурново отдать приказ об аресте всего съезда железнодорожников. Рачковский против. С ним согласен и министр. Решено, что Рачковский поедет в Москву наблюдать за работой съезда. После этого будут выработаны предложения.
Герасимов в ярости. Он кричит, что такая тактика до добра не доведет. С этой революционной публикой нельзя заниматься политическими играми. У него полная информация, он верит своим агентам. Собравшихся под видом железнодорожников революционеров нужно брать.
Кончилось как всегда по-русски, смешно и бестолково. Рачковский по нездоровью затянул отъезд в Москву, на съезд не попал. А ночью Дурново привезли с телеграфа копию телеграммы, разосланной съездом по всем железным дорогам: объявлялась всеобщая забастовка с переходом в вооруженное восстание.
Дурново вызывает Герасимова:
— Надо действовать. Вы были правы, мы сделали ошибку, что так долго тянули. Я уже говорил с Царским Селом4.
А Герасимов уже давно был готов действовать. После 17 октября, дня выхода царского манифеста, он разработал план пресечения вооруженного восстания и распорядился на свой страх и риск действовать в соответствии с ним. Была мобилизована усиленная команда наружного наблюдения — 250 человек. Они выследили подпольные оружейные мастерские, дома и квартиры всех активистов и руководителей революционных партий, Совета рабочих депутатов, командиров боевых дружин и групп, их контакты и запасные явки, пути получения нелегальной литературы и оружия. Были сделаны подробные списки, схемы связей и маршрутов поступления боевых средств. Герасимов взял непосредственно на себя эту часть операции: ставил задачи агентам, принимал доклады, разрабатывал формы документов, схем, списков. Для арестов рассчитал число войсковых и полицейских команд, их состав, маршруты выдвижения. Работа велась по 750 адресам. И она себя оправдала.
Когда, наконец, он получил приказ, застоявшаяся машина сыска заработала неотвратимо, плавно и жестко. Вот как он сам вспоминал об этом:
«Всю ночь я оставался в Охранном отделении. Каждую минуту поступали донесения. Всего было произведено около 350 обысков и арестов. Взяты 3 динамитных лаборатории, около 500 готовых бомб, много оружия, маузеров, несколько нелегальных типографий. В четырех или пяти местах было оказано вооруженное сопротивление. Сопротивлявшиеся убиты на месте. На следующий день было произведено еще более 400 обысков и арестов.
Отмечу, что среди арестованных тогда был Александр Федорович Керенский. Он был начальником боевой дружины социалистов-революционеров Александро-Невского района. Позднее, через 12 лет, он стал министром юстиции Временного правительства и в качестве такового издал приказ о моем аресте...
Именно этими мерами было предотвращено революционное восстание в Петербурге. Конечно, забастовки были. Были и разные попытки демонстраций и митингов. Но ничего похожего на тот взрыв, которого все опасались и который казался всем неизбежным, в Петербурге не случилось»5.
А Москва хлебнула революции. Рабочие отряды, баррикады, казаки, артиллерия и кровь. Много крови лилось в белокаменной. Потом первый русский марксист Г. Плеханов скажет: «Не надо было браться за оружие». На что ему другой русский марксист В. Ленин ответит: «Напротив, нужно было более решительно, энергично и наступательно браться за оружие, нужно было разъяснять массам... необходимость бесстрашной и беспощадной вооруженной борьбы»6.
Но в Петербурге было тихо. Там революцию задушили. И императорская власть, что в столице, не качнулась. А для России, если власть устояла в столице, значит устояла вообще. Полковник Герасимов Александр Васильевич имел к этому самое прямое отношение.
Герасимов: путь в жандармские офицеры
Когда полковник Герасимов укрощал революцию в Петербурге, выглядел он не на 44 года, а значительно моложе. Крепкий, ладно сбитый и по-военному статный. Бородка клинышком, аккуратные усы и острый взгляд серо-стальных глаз. Суров и строг. Таким его запечатлели современники.
Кто бы подумал, что 25 лет назад он был настолько легок в обхождении с дамами, что полностью соответствовал гоголевскому наблюдению: на это мастера господа поручики и никак не далее капитана. Но вот до капитана ему действительно было трудно дорасти в том резервном пехотном батальоне, куда забросила его судьба после юнкерского училища.
Не граф, не князь, из простых казаков. Когда учился в реальном училище, все бегал в революционные кружки. Потом остыл. Об инженерном деле больше думал. Не вышло, судьба развернула на военную колею.
И вот пехотный батальон. Он вполне мог сказать устами Назанского, героя купринского «Поединка»:
«Поглядите-ка вы на наших офицеров. О, я не говорю про гвардейцев, которые танцуют на балах, говорят по-французски и живут на содержании у своих родителей и законных жен. Нет, подумайте вы о нас, несчастных армеутах, об армейской пехоте, об этом главном ядре славного и храброго российского войска. Ведь все это заваль, рвань, отбросы... В большинстве же — убоявшиеся премудрости гимназисты, реалисты, даже неокончившие семинаристы... Все, что есть талантливого, способного, — спивается. У нас семьдесят пять процентов офицерского состава больны сифилисом. Один счастливец — и это раз в пять лет — поступает в академию, его провожают с ненавистью. Более прилизанные и с проекцией неизменно уходят в жандармы или мечтают о месте полицейского пристава в большом городе».
Хотя и зол был Назанский на армейскую жизнь, а суть выразил. Эту суть и постиг весьма скоро поручик Герасимов. И выбор он сделал обдуманный. Корпус жандармов интереснее академии Генерального штаба. Не армейская рутина, хотя и облагороженная генштабовскими аксельбантами, а жандармская романтика сыска и волнующая близость к власти влекли больше.
Но жандармский корпус ждал достойных. К ним мог быть причислен тот, кто окончил военное училище по первому разряду и уже шесть лет отдал армии, не был католиком и успешно сдал вступительные экзамены. И, конечно, имел безупречную репутацию верноподданного и дворянское звание. Все преодолел Герасимов. И хотя с дворянством не вышло (из простых оказался), в корпус все же взяли в виде исключения.
Мужицкая хватка и способности скоро преобразовали армейского поручика в профессионального и уверенного жандармского ротмистра. И карьера пошла, да не по ухабам бездарности, а по столбовой дороге ответственности за государственную безопасность. Чины и звания не заставили ждать — путь от ротмистра
