Блюм. Я не виноват. Разве я могу пересмотреть каждый кусочек стали? Выписали сталь, а положили железо. Разве это люди? Это же дикари с острова Бразилии…
Торская. Оказывается, и вас можно надуть…
Блюм. Извините… Разве это называется надуть? Я подойду сзади и ударю вас камнем по голове, так это разве — надуть? А скажите, пожалуйста, почему вас интересует какое-то железо?
Торская. Мы с Иваном Семеновичем затеяли одну конструкцию…
Блюм. Господи, я же знаю, какая у вас конструкция. Так в этой конструкции не нужно никакого железа. И вообще это легкая промышленность, причем тут железо?
Торская. Нам нужно не железо, а сталь, сталь номер шесть!
Блюм. Ну хорошо, хорошо, будет вам сталь номер шесть, только лучше я вам привезу что-нибудь другое… Разный текстиль, и цветы, и разные там кондизделия, ну и, само собою, нашатырный спирт, валерьяновые капли, цианистый калий…
Торская. Вот я вам задам!
Забегай. И я прошу вас, Алексей Степанович, вы их построже допросите.
Захаров. Но ведь у тебя нет доказательств.
Забегай. Если бы были доказательства, я бы вас не беспокоил, а прямо в совет командиров. А вы их хорошенько допросите. Масло украли они. Они работают рядом на «кейстоне» и сперли.
Захаров. Что же я могу сделать?
Забегай. Как что сделать? Их нужно в работу взять. Я приказал им прийти сюда.
Захаров. Ну хорошо.
Забегай
Входят Романченко и Синенький. Романченко отвечает на вопросы, а Синенький больше разглядывает кабинет и направляет улыбку то к Вальченко, то к Торской, то к Блюму. Блюм в ответ на его улыбку грозит пальцем.
Захаров. Забегай вот обвиняет вас в краже флакона масла для смазывания станка.
Романченко. Мы украли масло? Чудак какой! Ничего мы не крали.
Забегай. А я говорю — вы взяли.
Романченко. Ну, посуди, Колька, для чего нам твое масло? У нас свое есть.
Забегай. У меня было особенное, дорогое.
Романченко. Ах, особенное? Очень жаль. А где оно у тебя стояло?
Забегай. Да что ты прикидываешься? Где стояло? В станке, в шкафчике.
Романченко. Воображаю, как тебе жалко!
Забегай. Смотри, он еще воображает. Вы на это масло давно зубы точили.
Романченко. Мы и не знали, что оно у тебя есть. Правда же, Ванька, не знали?
Забегай. Вот распустили вы их, Алексей Степанович. Стоит и брешет, не знали. А сколько ты ко мне приставал: дай помазать. Приставали?
Романченко. Ну, приставали…
Забегай. Ну и что же?
Романченко. Ну и что же. Не даешь — и не надо.
Забегай. А сколько раз вы просили Соломона Марковича купить вам такого масла? Чуть не со слезами: купите, купите. Ну, что ты на это скажешь?
Романченко. А что ж тут такого? Просили. Ни с какими слезами только, а просили…
Забегай. А вот уже четыре дня, как не просите и не вякаете. А?
Романченко. И не вякаем. А что ж…
Забегай. А почему это?
Романченко. До каких же пор просить? Не покупает — и не надо. Тебе купил, а нам не покупает. Значит, он к тебе особую симпатию имеет.
Блюм. Ой, какой вредный мальчишка…
Забегай. А мажете вы как?
Романченко. Обыкновенно как.
Забегай. Я уже знаю. Встаете, еще вся коммуна спит — и в цех. Федька мажет, а Ванька на страже стоит. Что — не так?
Романченко. Мажем, как нам удобнее.
Синенький. И ты можешь раньше всех встать и мазать.
Забегай. Вот ироды!
Блюм. Вы такие хорошие мальчики…
Захаров. Убирайтесь вон…
Забегай. Ну, что ты будешь с ними делать?
Блюм. Я для вас, товарищ Забегай, куплю еще такого масла. А они пускай уж мажут. Они же влюблены в свой «кейстон».
Собченко
Захаров. Есть сигнал на совет.
Воргунов
Забегай. С ними выяснишь! Когда вымажут флакон, сами скажут, а теперь ни за что. Им масло жалко. И где они прячут?
Воргунов. Шустрые пацаны. Станок у них: не у каждой барышни такая постель.
Захаров. Согласитесь, Петр Петрович, это новая культура.
Воргунов. Пожалуй, новая…
Забегай. Социалистическая…
Воргунов. Вы думаете?
Забегай. А как же?
Воргунов. Так. Ну, а я еще подумаю.
Хор
