революция.
Режиссер спросил зло:
— А кто будет играть?
— А кого он играет такого, сказать бы?
— Кого он играет? Слугу играет.
Степан даже губу вытянул, настолько ответ заинтересовал его:
— Слугу? Денщика, что ли?
Все обернулись к Степану, со смехом. Таня вскрикнула:
— А и в самом деле!
Инспектор высокомерно отвернулся:
— Да не денщика! Какого денщика! Слугу в гостинице!
— В гостинице? Ах ты, черт! Этих я порядков не знаю. Да постой ты, чудак божий! А откуда тебе Павел знает?
— Что знает?
— Да какие там порядки, в гостинице?
— Да написано ж… Вот в книжке… все написано.
— Стой! Дай я гляну.
Режиссер, снисходительно улыбаясь, протянул ему книгу.
Степан ткнул пальцем и полез дальше по строчке:
— Слуга. Это зачем такое?
— Ты дальше. Это обозначено: слуга будет говорить.
— Ага! Обозначено. Ну-ну! Хозяин приказал спросить, что вам угодно. Правильно. Точь-в-точь, как на самом деле. Хозяин такое может: спроси, дескать, что ему угодно. Угодно, это по-старому, что ли? А ну, дай еще! Хозяин приказал спросить, что вам угодно. Тоже: приказал! Это они мастера!
— Да ты не галди, а становись на место.
— Стал.
Сопровождаемый общим вниманием, Степан был поставлен на соответствующее место, и режиссер сказал ему:
— Теперь спрашивай.
— У него?
— У него.
— А хозяин где?
— Да на что тебе хозяин?
Степан хитро осклабился:
— А как же? Посмотреть интересно.
— Не валяй дурака! — крикнул Алеша. — Играй!
Степан весело осмотрелся, топнул валенком, хлопнул в ладоши:
— Играю. Ну, держись!
Хлестаков рассматривал Степана с высокомерной улыбкой опытного актера.
— Чего смотришь? Хозяин спрашивает, чего тебе нужно.
Эту игру встретили смехом, смеялся и Степан, зачарованный первым своим артистическим шагом.
Режиссер воздел руки:
— Да не так. Ты так, как в книжке: хозяин приказал спросить, что вам угодно!
Степан отмахнулся:
— А тебе хочется обязательно «угодно». Такие слова кончены. «Угодно, угодно!»
— Да ведь пьеса про старое время?
— Ох, ты! И забыл! Про старое! А я… все думаю, по-новому…
Степан добросовестно еще раз прочитал текст, дело у него пошло замечательно, но он никак не мог поверить своему таланту актера и все выражал восторг, приводя режиссера в раздражение. Степаном занялись все, собрались на «сцене», приводили его в деловой порядок.
В дверь класса заглянул Муха. Из-за его плеча смотрел Павел.
Степан закричал:
— Вот он, дезертир! А я тут заместо тебя холуя изображаю!
— Выходит?
— Трудно, понимаешь!
— Алешка, подь-ка на минутку.
Муха был серьезен и одет по-дорожному: теплый пиджак подпоясан ремнем, под рукой сверток.
— Алеша! Срочно выезжаю с ним… с Павлом.
— Куда?
— В губернию. Партийная губернская конференция. Телеграмма пришла.
В дверях стоял Степан и спрашивал:
— Большевики собираются?
— Ты уже здесь. Ну… какое тебе дело?
— До всего у меня дело. Это я холуя только представлять буду, а на самом деле рабочий класс. Если большевики собираются, так и говори.
Муха махнул на него рукой:
— Собираются, Алеша! Твоего батька не нашел, где-то запропастился. Так ты скажи ему: поехал в губернию. Там все узнаю, и все будет ясно. А вы тут с Красной гвардией сильнее…
Степан и совсем вылез в коридор и дверь прикрыл.
— Сильнее, сильнее, а патронов мало. Ты патронов привези.
— Беда мне с этими патронами.
— И пулемет привези!
— Пулемет бы хорошо, — подтвердил Алеша.
— Это посмотрим. На это мало надежды: кто там будет теперь пулеметы раздавать? Тоже эсеры сидят.
— Да гоните вы этих эсеров, — возмутился Степан. — Или играй, или деньги отдавай! Честно с ними нужно.
Павел осторожно передвинул Степана на более спокойное место:
— Пулеметов не дадут. Это и говорить нечего. Скажут: сами доставайте. Чего тебе еще привезти, Алеша?
Алеша взял его за локоть, смутился, почему-то потащил в сторону:
— Павлуша! Друг! Найди, привези… портрет Ленина.
20
Репетиция закончилась в десять часов. В темных сенях Таня взяла Алешу под руку. Только на дворе Алеша увидел лукавый блеск ее голубых глаз.
— Алеша, у тебя такой счастливый вид.
— Счастливый? А что ж?
— Она… в нее я тоже влюблена. Она просто прелесть! И у нее хорошая душа. Только знаешь, что? Ей нужно помочь. Ты ей помогай. И я помогу.
— А почему?
— А то она не выдержит. Думаешь, ей легко? Она ведь начинает жить… поздно начинает. И все догонять нужно. Вот ты послушай.
Таня приблизилась к его плечу и зашептала, подскакивая на носках:
— Ты послушай. Сегодня утром я пришла к ней. Мы вместе читали эту сцену, где Анна Андреевна и
